– Бабушка!! – оскорбленно задышали врачи. – Ваш черный юмор неуместен!

– Нет? – удивилась Агафья. – А чего они все воют-то? Клавдию не так-то просто грохнуть, чего вы, в самом деле! Подумаешь, голову расшибли! Теперь Клавочке голова долго не пригодится, потому что преступника она уже знает. Прям не знаю, такую кутерьму развели, такую сырость, как по покойнику.

– Агафья! – взвизгнула Катерина Михайловна. – Ну, я вас просто умоляю! Просто взываю к вашей сердечности! Ну захлопните же пасть!

Агафья дернула бровками и кивнула очумевшей от всей той истории Ирине:

– Ирина, поедем уже, пока подъезд свободен, а то представь, сколько времени эти задохлики будут Клавину тушу по лестницам тащить.

Ирина бестолково мотнула головой и суматошно начала собираться.

– Я завтра… завтра я и приеду… Клав, слышь чего… Молодые люди, поднимите ей голову, пусть ответит.

– Да она без сознания! Чего зря больную башку мотать! – махали те перед носом бедняги вонючей ваткой с нашатырем.

– Ага… – снова мотнула головой Ирина, а потом все же попробовала добраться до полуживой сватьи. – Клав!! Ты слышь чего! Ты преступника нашла…

– Не нашла, а вычислила, и что вы орете, Ирина? – поморщился Жора.

Та только отмахнулась:

– Жора, вы всегда мне не нравились. Клава!! А Лилю ты не вычислила?!!! Я спрашиваю – Лилю, дочку мою!!!..

На Ирину так накинулись, что она больше кричать не отважилась.

– Ирина! Ну ты едешь? – кричала из прихожей Агафья Эдуардовна. – Завтра приедем к окошечку с вензелями и все узнаем.

Ирина выскочила в подъезд, и там еще раздавался ее звонкий голос.

Потом Клавдия кое-как пришла в себя, ее погрузили в санитарную машину, Жора торопливо попрощался, клятвенно обещал звонить и унесся домой. Акакий же остался с расстроенной матерью и ее супругом.

– Акаша, ты не знаешь, у нас за квартиру заплачено? – вдруг спросила Катерина Михайловна.

– Не знаю… – буркнул Акакий.

Матушка немного помолчала, а потом снова встрепенулась:

– А Клавочка тебе не говорила, где она сбережения хранит?

– Маманя! Ну какие сбережения?! – не выдержал сын, мысли его были заняты другим, и он сам не понимал, что говорит. – У нас, маманя, никто ничего никогда не сберегал. Все отчего-то деньги в банк тащат… я бы и сам не против был, если бы у нас хранили… А деньги Клавдия всегда с собой носила!

– Ох ты, горе-то какое… – вздыхала мать и ужасно Акакия раздражала.

Раздражался и Петр Антонович. Он вообще плохо переносил, когда его персона оставалась без внимания.

– Ну какое горе? Ну что ты накручиваешь? – попытался он нежно подойти к супруге. – Завтра поедем, ты мне носочки купишь новые, а Клавочка…

– Да ты-то хоть молчи! Поедет он! – вызверилась на него супруга. – С чем ты поедешь-то? Акакий же говорит – Клавочка все деньги с собой возила! А нам теперь ни в магазин выйти, ни на дорогу! Вот случись телевизор посмотреть, даже на мороженое денег нет!

Катерина Михайловна лгала. У нее остались кое-какие деньжата от недоделанных процедур, однако уж очень не хотелось светить тайными запасами.

Акакий не стал слушать перебранку матери с отчимом, молча пошел в спальню и снова рухнул в кровать с грязными ногами. Сегодня был насыщенный день, не каждый раз такие выдаются. Вон и Оленька в любви призналась. Глупенькая девочка… Еще недавно он бы от радости прыгал козленком, а сегодня… Клавдию увезли, и оказалось – ничего ему без нее не надо. Даже Оленькиной любви. Да и что он с ней станет делать, с Оленькой этой? Вот уж правда, затянуло девку… Зачем только Агафья ее с этим цветком к нему послала, всю судь… Стоп!

У Акакия вдруг в одно мгновение пересохло во рту. Агафья послала… Да, именно так сказала Оленька, когда появилась в их доме в первый раз. Но… сегодня они с Агафьей виделись, и девчонка общалась со своей бывшей знакомой так, будто вовсе ее никогда не знала! Нет, не «будто», она и в самом деле ее не знала! Она к ней обращалась… то ли «женщина», то ли «бабушка»… Во всяком случае, Акакий это прекрасно помнит – не по имени-отчеству. Значит… совершенно определенно – Агафья никакой Оленьки знать не знала и посылать никого к Распузонам не собиралась. Ну конечно… Оленька появилась тогда, когда пропала Лиля. Это… страшно произнести – это либо сама преступница, которая сначала оклеветала Лилю, а потом и прикончила ту девушку, либо соучастница. И не зря она все время терлась возле них, вынюхивала, высматривала… И даже сегодня, когда Акакий чуть не пригвоздил ее своими наблюдениями, она лихо вывернулась. Конечно, она знала, что и кому сказать. А он-то… Вот дурак… И Клавдия говорила, что видела знакомую фигуру. Куда уж знакомее!

Акакий чуть не плакал от стыда. Ну надо же – так опростоволоситься! Он – такой матерый сыщик, и попался на удочку какой-то расфуфырки!

Внезапно в голову пришла новая мысль, и тоже не самая приятная. Клавдия сказала, что вычислила преступника, что скоро его будут брать. Ольга это слышала. Мало того, сегодня как нарочно столько разговоров было о Клавиной палате, что ошибиться сможет только идиот. А значит… значит, жена Акакия Игоревича, его смешная неповоротливая Клавдия, которая любила командовать, кормить рыбок и чесать Тимке брюшко, Клавдия, которая ради своей семьи, не задумываясь, сунула голову в пекло, его Клавдия в смертельной опасности!

Уже в следующую минуту Акакий Игоревич скакал на одной ноге, пытаясь другой попасть в штанину.

– Ты это куда?! – маленькой рассерженной собачонкой выскочила Катерина Михайловна. – Жену не успели в больницу упрятать, а он по бабам! Кобелина!

– Маманя-я-я, – нервно блеял Акакий, не желая пугать старушку. – Я скоро…

– На-кась, выкуси!! – сунула под нос сыну фигу благовоспитанная матрона и завизжала, топая ножкой. – Петр-р-р-р! Немедленно затолкай его обратно в спальню, и пусть он там сидит! И под арест его, распутника!! И пока Клавдия не вернется, не выпускать его, паразита!!

Никто и никогда не видел Катерину Михайловну такой взбудораженной. Она хоть и не отличалась ангельским характером, однако до такого визга не доходило. Мужчины всерьез испугались, что верещащую мадам хватит инсульт. Поэтому Петр Антонович без лишних дебатов затолкал пасынка в спальню и придвинул к двери комод.

Клавдия лежала в палате, как жена дипломата. Она и не знала, что в их городе можно болеть с таким комфортом – и тебе ванная, и тебе телевизор, пожалуйста, и туалет персональный, и холодильник, и цветочки-вазочки! Сначала она даже спать не хотела, так жалко было времени – все хотелось рассмотреть и потрогать, но потом все же утомленно прилегла и немедленно уснула.

Проснулась она от того, что в окошко с вензелями кто-то скребся. Тихонечко так, осторожно… Клавдия сжалась. На улице было темно, фонарь светил, как ошалелый, но в окна других палат, с противоположной стороны здания. Здесь же даже такая мелочь была продумана – ничего не должно было волновать покой состоятельных выздоравливающих.