Косуля исчезает — увидев Малин, она развернулась и ускакала прочь в сторону сцены возле отеля «Экуксен».

Сердце Малин громко стучит от внезапной дозы адреналина.

Она заходит в беседку, садится на одну из деревянных скамеек, пытается собрать воедино все образы этого дела. Люди, места. Но они превращаются в бесформенную серую массу, и лишь тревога пронзает ее — пылающий шар, застревающий где-то на уровне диафрагмы.

Хороший знак, если косули забредают в центр города.

Но не только косули бродят по паркам, они не одни в ночной тьме.

Малин Форс, теперь нас две.

Но София Фреден еще не знает о своем положении.

Я постараюсь помочь ей, чем смогу.

Но я боюсь и из-за этого страха едва могу позаботиться о себе самой.

Убей мою тревогу, Малин. Такое мы, люди, должны делать друг для друга.

Теперь я это знаю.

Двадцатое июля, вторник

Часы на здании Технического училища показывают 05.42.

Уже чертовски светло.

Черный велосипед кренится то вправо, то влево — самый короткий путь от виллы в Стонгебру проходит мимо стадиона «Клоетта-центр», затем по туннелю под железной дорогой и снова вверх к парку Ярнсвэг.

Похмелье. «Но я железный человек», — думает Патрик Карлссон, давя на педали и приближаясь к туннелю. Вчера была вечеринка: они жарили шашлыки у него на участке, благо папа и мама за городом, а теперь он спешит в «Фримис», где летом подрабатывает официантом в ресторане. Сварить яйца. Накрыть на стол. Если в отеле немецкие туристы, то корзиночек на столе не остается — каждый набирает себе по сто пирожных.

В туннеле жарче, но это всего несколько секунд. Снова вверх, мимо железнодорожных касс. Начинается парк. Вокруг столетние дома, квартиры-анфилады, по десять комнат в каждой, там обычно живут врачи. Он-то знает, у него была когда-то девушка, которая жила здесь, дочка врача по имени Корнелина. Что за идиотское имя!

Интересно, работает ли сегодня София.

Мимо зарослей. Вот эти кусты, которые его мама считает такими красивыми.

Но…

В прогалине между кустами, в неясном свете, что-то лежит. Что-то, чего там быть не должно.

Патрик Карлссон останавливается, кладет велосипед на траву. Его подташнивает с похмелья, но тошнота резко усиливается от того, что он видит.

Его покачивает, когда он движется вперед.

В кустах лежит труп.

Отвернуться.

Не получается.

Тело обнаженное, белое, словно выскобленное, несмотря на кровь из ран.

Лицо.

Глаза широко открыты. Серо-сине-белые, неживые.

София.

Из посудомоечной.

«Сегодня она точно не будет работать», — думает Патрик Карлссон, и с его губ против воли срывается сдавленный крик.

— Опять.

Голос у Зака такой усталый, какого Малин никогда не слышала. Усталость какая-то новая — не отчаяние, а почти безразличие, что пугает еще больше.

Она замечала это безразличие у старших полицейских и думала, что они с Заком никогда до этого не дойдут. Только не Зак, он никогда не выгорит, врожденная способность переживать никогда ему не изменит. Или…

Он произносит это еще раз.

И Малин, сидящая нагишом в своей кровати на мокрой от пота простыне, не хочет воспринимать эти слова, надеется, что опять обнаружили голую девушку, кружащую по парку, но по голосу Зака слышит, что дело обстоит не так.

Звонок телефона вырвал ее из тяжелого сна без сновидений.

Это произошло опять.

Юсефин они обнаружили в четверг, Тересу в воскресенье, и сейчас, всего два дня спустя, еще одна девушка. Мертвая?

— Насколько плохо дело?

— Хуже не бывает.

Малин сжимает в кулак свободную руку.

— Черт меня подери, мы не должны допустить, чтобы это случилось снова!

— Ты права, — шепчет Зак. — Пора брать эту сволочь.

От квартиры Малин до нового места преступления всего две сотни метров.

Она плетется по теневой стороне Сентларсгатан, замедляет шаги. Не хочет видеть того, что ей предстоит увидеть.

Запах гари не ощущается — сегодня ветер в другую сторону. Но Малин все же чувствует его, этот дым, слышит звон, некий новый звук, летящий над городом.

Жара.

Беспощадность лета.

Страх.

Осознание того, что злая воля где-то рядом.

Девушки, сидите дома. Не выходите. Передвигайтесь только группами, только в светлое время суток, будьте внимательны, обманите смерть, она может скрываться где угодно.

Насилие, как удушающая рука, схватило за горло университетский город Линчёпинг, как змея обвило заводы, компьютерные фирмы, университет и больницу, всех жителей.

Страх как паразит, насилие — его выражение, которое медленно-медленно убивает в городе всякую радость жизни. «Если только нам не удастся его остановить, — думает Малин. — И как можно скорее».

Она проходит мимо редакции «Корреспондентен» на улице Сентларсгатан. Даниэль уже наверняка на месте, в парке Ярнсвэг.

Отель «Фримис». Зак сообщил, что и жертва, и парень, который ее обнаружил, подрабатывали там летом. Фасад здания напоминает рыцарский замок. Там, внутри, проводят встречи эти нелепые вольные каменщики. Карим — член данной организации. И сын Зака Мартин выступал там перед старичками, рассказывая о том, каково быть звездой спорта.

Малин согласна думать о чем угодно, только не о том зрелище, которое ожидает ее за углом: две патрульные машины, полицейские в форме, натянутые ленты заграждения, журналисты и фотографы.

Густые заросли вдоль посыпанных гравием дорожек. Еще один красивый куст. Рододендрон? Рябинник, липа и дуб.

В зарослях — Карин Юханнисон.

Малин различает ткань с красными и оранжевыми цветами — то потрясающее платье, которое она уже видела на Карин.

Та стоит, склонившись над телом.

— Ее зовут София Фреден.

В голосе Карин тоже слышится усталость — не равнодушие или отчаяние, а скорее сочувствие, сопричастность, которых Малин никогда раньше у нее не замечала.

— Еще одна, — произносит Карин, выпрямляясь и глядя на Малин. Взгляд полон сочувствия, но и гнева. — Еще одна, — повторяет она.

Малин кивает, смотрит на труп — глаза закрыты, кожа на выскобленном теле блестящая, белая почти до прозрачности, на груди несколько глубоких ран, аккуратных, несмотря на кровь, но не таких, как у Тересы или Юсефин. Кровь, вытекшая из ран, из-за контраста белого и красного придает телу странно торжественный вид.