Кэдоу

Октябрь 2008 года, Гаоми

У меня было представление, что тетушка человек безумно храбрый, что она никого не боится, и тем более нет чего-то, что бы ее испугало. Но мы со Львенком своими глазами видели, как ее напугала лягушка, да так, что пена изо рта пошла и она упала без чувств.

Дело было апрельским утром. Юань Сай и мой младший двоюродный брат Цзинь Сю пригласили нас со Львенком на основанную ими совместно ферму по разведению лягушек-быков. Всего за несколько лет облик прежде захолустного и отсталого Гаоми во многом переменился. Берега реки укреплены красивым и прочным белым камнем, на полосах зеленых насаждений вдоль них посажены редкие цветы и травы. По обоим берегам поднялся десяток новых жилых микрорайонов с высотными домами, а также коттеджами европейского типа. Это место уже слилось с уездным городом, до аэропорта Циндао всего сорок минут на машине, сюда во множестве приезжают южнокорейские и японские бизнесмены, чтобы инвестировать в строительство, а земельные угодья нашей деревни по большей части уже превратились в большие поля для гольфа шанхайской компании «Метрополитэн». Хотя само это место уже переименовали в зону Чаоян, мы по привычке называем его «родимый Дунбэй».

От микрорайона, где мы живем, до лягушачьей фермы около пяти ли, двоюродный брат хотел заехать за нами на машине, но мы тактично отказались. Шагая по прибрежной пешеходной дорожке вниз по течению реки, мы то и дело встречали мамаш с детскими колясками. Лица беззаботные, взгляд устремлен в никуда, от тела разносится элегантный аромат дорогих духов. Дети в колясках с сосками во рту, кто сладко спит, кто таращится черными блестящими глазенками, распространяя вокруг сладкий запах. Всякий раз, когда мы встречали коляску, Львенок останавливала мамашу, наклонялась своим дородным телом, гладила пухленькую ручку ребенка или нежное личико. По выражению лица было видно, как она любит детей. Остановившись перед двойной коляской, которую толкала светловолосая зеленоглазая иностранка, и глядя на двух очаровательных метисов в плиссированных шапочках, похожих на куклу Барби, она поглаживала то одного, то другого, что-то тихо бормоча с глазами, полными слез. Глядя на вежливо улыбающуюся мать детей, я потянул Львенка за одежду:

– Смотри, все личики им обслюнявишь!

– Ну почему раньше дети не казались такими милыми? – вздохнула она.

– Это говорит о том, что мы постарели.

– Не только поэтому, – возразила она. – Нынче у людей уровень жизни выше, и качество детей повысилось, вот они и кажутся такими милыми.

Когда мы иногда встречались со знакомыми из прошлых лет, пожимали друг другу руки и обменивались любезностями, мы взаимно чувствовали, что «постарели», что «надо же, как быстро летит время, пара десятков лет как один миг».

По реке неспешно следовало роскошное прогулочное судно аляповатой расцветки, похожее на движущуюся декоративную арку. С него доносилась мелодичная музыка, девицы в старинных одеждах играли в каютах на пипа и флейте сяо. То и дело проносились, задрав нос, быстроходные катера, и брызги волн разлетались в стороны, распугивая белоснежных чаек.

Мы шли, держась за руки, будто бы в тесном единении, но каждый думал о своем. Дети, такое множество милых детей, возможно об этом думала Львенок. А у меня перед глазами вставала захватывающая погоня на этой реке, хоть было это двадцать с лишним лет назад.

Мы перешли на другой берег по пешеходной дорожке недавно возведенного моста. Среди пересекавших мост машин было немало «BMW» и «Мерседесов». Изящная форма моста напоминала парящую чайку. За мостом направо располагались поля для гольфа, налево – широко известный храм Богини Чадоподательницы.

В тот день, восьмого числа четвертого лунного месяца, проходил храмовый праздник. На пустыре вокруг храма было полно машин. По номерам видно, что они из уездного города и окрестностей, были машины и из других провинций.

На этом месте раньше была деревушка с храмом Богини Чадоподательницы, которая по названию храма и называлась – Няннянмяо. В детстве я приходил сюда с матушкой возжигать благовония, с тех пор прошло много лет, но впечатления сохранились. Во время «культурной революции» этот храм сровняли с землей.

Заново построенный храм был величественен, как дворец, как говорится, красные стены, желтая черепица. С обеих сторон ведущей к храму дорожки бойко торговали с лотков благовонными свечками и глиняными куклами, торговцы громко рекламировали свой товар, зазывая покупателей:

– А вот куклы, налетай! А вот куклы, покупай!

Среди них один смахивал на буддийского монаха – в желтом халате, с бритой головой. Он колотил в деревянную рыбу[78] и ритмично выкрикивал:

Голос показался очень знакомым, а когда мы подошли поближе, оказалось, это Ван Гань. Он как раз пытался продать кукол нескольким с виду то ли японкам, то ли кореянкам. Пока я размышлял, не увести ли Львенка, чтобы избежать встречи со старым приятелем, не задевать ничьих чувств, да и не создавать неловкость для всех присутствующих, Львенок вырвала руку и направилась прямиком к Ван Ганю.

Я тут же понял, что она направилась не к нему, а к куклам у него на лотке. Ван Гань не обманывал, его куклы действительно отличались от других. Куклы рядом на лотках были очаровательны, но все одинаковые – и мальчики, и девочки. А у Ван Ганя и раскрашены естественно и неброско, да еще каждая не похожа на других. И выражение лица живое, у одних невозмутимо спокойное, у других озорное и потешное, у третьих очаровательно наивное, у четвертых с сердито надутыми губками, у пятых с улыбкой во весь рот. Я с первого взгляда понял, что, похоже, это действительно произведения мастера Хао – нашего искусного ваятеля из дунбэйского Гаоми. В тысяча девятьсот девяносто девятом году мастер Хао и моя тетушка поженились. Он всегда сам продавал своих глиняных кукол по своему особому, сохранявшемуся десятилетиями способу продаж. Как могло случиться, что он передал это дело Ван Ганю?