Чэнь Би бросил толкушку на пол, снова уселся на порожек и заплакал.

– Пап… Не плачь… – хлопала его по плечу Чэнь Эр.

У меня при этом защипало в носу, и я обратился ко Львенку:

– По мне… так вернем ему…

– Даже думать забудьте! – вспыхнула Львенок. – Этого ребенка я приняла!

– Только и знаете, что людьми помыкать… Не по правде это… – всхлипывал Чэнь Би.

– Тетушку позвать надо, – сказал отец.

– Не надо никого звать, я давно уже здесь! – послышался из-за дверей голос тетушки.

Я поднял на нее глаза, как на спасительную звезду.

– А ну, Чэнь Би, вставай у меня! – скомандовала она. – Я-то все жду, когда ты толкушку в котел бросишь!

Чэнь Би послушно поднялся.

– Вину свою признаешь? – строго спросила она.

– В чем это моя вина?

– Ты виноват в том, что отказался от члена семьи, – продолжала тетушка. – Забрали Чэнь Мэй мы, больше полугода выкармливали ее рисовой кашкой, порошковым молоком, а это не так-то просто. А ты, Чэнь Би, даже носа не показывал. Эта девочка – семя твое, что правда то правда, а вот ты, отец так называемый, разве взял на себя какую-нибудь ответственность?

– Как бы то ни было, дочка моя… – канючил Чэнь Би.

– Твоя? – сверкнула глазами Львенок. – А ну позови ее, и поглядим, откликнется она или нет? Ежели откликнется, забирай!

– Не по правде говоришь, не буду с тобой разговаривать! Тетушка, понаделал я в прошлом ошибок, теперь признаю их, признаю вину, верни ты мне дочку!

– Вернуть-то можно, – сказала тетушка, – но сперва заплати в коммуну штраф, а потом оформи ребенку прописку.

– А большой штраф? – спросил Чэнь Би.

– Пять тысяч восемьсот.

– Так много? У меня и денег таких нет!

– Денег нет? – переспросила тетушка. – Ну раз нет, то о ребенке и не мечтай.

– Пять восемьсот! Пять восемьсот! – ошарашенно повторял Чэнь Би. – Если деньгами, то нету, одна жизнь вот и есть!

– Жизнь свою ты оставь себе, – сказала тетушка. – Деньги свои тоже можешь оставить себе – на вино, на мясо, а еще можно в придорожные гостиницы походить, по девкам!

– Не было такого! – зарычал Чэнь Би, прикрывая неправоту гневом. – Я на вас жаловаться буду! Не получится в коммуне, пожалуюсь в уезд, в уезде не выйдет, поеду в провинцию, а то и в ЦК партии!

– Ну а в ЦК не обломится, – презрительно усмехнулась тетушка, – в ООН жаловаться будешь?

– В ООН? – переспросил Чэнь Би. – И в ООН могу!

– Ну да, способностей тебе не занимать! – заключила тетушка. – А сейчас катись-ка ты вон отсюда. Вот будет тебе ответ на жалобу, тогда и приходи за ребенком. Но хочу тебе сказать, даже если у тебя будет ответ на жалобу, ты должен еще представить мне письменное поручительство в том, что ты в состоянии вырастить ребенка, а также выплатить мне и Львенку по пять тысяч каждой за хлопоты!

Тем вечером Чэнь Би так и не удалось забрать Чэнь Мэй, но на следующий день после Праздника фонарей[83] он принес квитанцию об уплате штрафа и унес Чэнь Мэй. Про «выплату за хлопоты» тетушка упомянула в сердцах, и естественно, этого платить ему было не нужно. Львенок плакала навзрыд, словно у нее отняли родное дитя.

– Чего плакать-то? – корила ее тетушка. – Любишь детей – возьми и роди сама!

Львенок продолжала горько плакать, и тетушка, поглаживая ее по плечу, сказала с печальной интонацией, какой я никогда не слышал:

– С тетушкой уже все ясно, а ваши счастливые деньки еще только начинаются. Давай, работа дело второстепенное, роди сначала ребенка, а я буду за ним ухаживать…

После отъезда в Пекин мы все время хотели родить ребенка, но, к несчастью, как и сказал Чэнь Би, родить у Львенка не получалось. К моей дочке она относилась хорошо, но я понимал, что душой она все же привязана к Чэнь Мэй. Поэтому можно было понять, почему она выбрала куклу, похожую на Чэнь Мэй носом, глазами и выражением лица. Повернувшись к Ван Ганю, а по сути дела обращаясь ко мне, она сказала:

– Хочу этого ребенка!

– Сколько стоит? – спросил я Ван Ганя.

– Ты о чем, Сяо Пао? – рассердился Ван Гань. – Совсем меня ни во что не ставишь?

– Прошу понять правильно, – сказал я. – «Покупать ребенка» нужно с искренними чувствами, а если не платить, в чем эта искренность выражается?

– Никакой искренности в том, что платишь деньги, нет, – негромко проговорил Ван Гань. – На деньги можно лишь кусок глины купить, а ребенка не купишь.

– Ну ладно, – сказал я. – Мы живем в микрорайоне у реки, дом девять, квартира девятьсот два, заходи.

– Может, зайду, – сказал Ван Гань. – Желаю вам сына в самом ближайшем будущем.

Горько усмехнувшись, я покачал головой, простился с Ван Ганем и за руку со Львенком влился в людской поток, направлявшийся к главному залу храма Матушки Чадоподательницы.

Перед залом в чугунных курильницах тлели благовония, и вокруг стоял густой аромат. Рядом с курильницами канделябры сплошь заставлены горящими красными пахучими свечами; пламя подрагивало, свечи оплывали. Множество женщин, и пожилые как трухлявое дерево, и яркие как прекрасный лотос, одни в изношенных лохмотьях, другие обвешанные золотом и нефритом, самые разные, не похожие одна на другую, все с набожностью на лицах, с надеждой в сердце и глиняной куколкой за пазухой, воскуривали благовония и зажигали свечи.

К дверям величественно возвышавшегося храма вело сорок девять ступеней из белого мрамора. Я поднял голову: под загнутыми углами крыши видна доска с надписью большими золотыми иероглифами «Добродетельным посылается много детей», а подвешенный под стрехой бронзовый колокольчик при дуновении ветра издавал мелодичный звон.

Вверху и внизу на ступенях толпились в основном женщины с прижатыми к груди глиняными куклами. Я замешался среди них и получил возможность понаблюдать со стороны. Рождение детей и приумножение рода – сколько в этом величественного и сколько приземленного, сколько серьезного и сколько вздорного. Как наяву вспомнились детские годы, когда я своими глазами видел боевой отряд хунвейбинов «Уничтожим „четыре старых“»[84], специально прибывший из уезда, чтобы разрушить храм и сжечь идолов. Они, а среди них были девушки, вынесли Матушку Чадоподательницу из храма и швырнули в реку, а потом стали громко выкрикивать: «Планирование рождаемости одобряется, чадоподательница пусть в реке искупается!» На дамбе целая шеренга седовласых старух встали как одна на колени и произносили какие-то слова. Молили ли они Матушку Чадоподательницу явить чудо и наказать этих сопляков? Или просили простить людям их прегрешения? Узнать это нам не дано. «Тридцать лет река течет на восток, тридцать лет на запад», как раз пришли на ум эти слова. На прежнем месте снова вознесся величественный храм; и в его главном зале вновь сияет золотом статуя богини. Продолжается традиционная культура, но и появляются новые веяния; удовлетворяются духовные потребности народа и вместе с тем привлекаются туристы со всех сторон света; развивается сфера услуг к очевидной для всех экономической выгоде. Вот уж поистине, лучше возвести храм, чем построить завод. Мои земляки, мои старые друзья – все живут ради этого храма, для всех он служит опорой.