- Ты плачешь, - он провел пальцами по щеке, - не надо, Ильса. Сейчас что-нибудь придумаем.

Я не успела возразить, когда Альберт пересел ко мне на постель, а затем и вовсе вытянулся на ней.

- Давай, иди сюда, - усмехнулся, - да не бойся, так тебе лучше будет. Знаешь, вдвоем не так страшно.

Кровать была широкая, вдвоем мы отлично поместились. Я положила голову на руку Альберта, чувствуя под щекой упругие мышцы, и он укрыл нас одеялом.

- Все, спи, - прошептал, - закрывай глаза и спи. Вот увидишь, кошмаров не будет.

Я невольно всхлипнула и, вынырнув рукой из-под одеяла, погладила его по колючей щеке.

- Спасибо тебе. Ты – единственный, кто ко мне относится так и ничего не требует взамен.

- Единственный ли? – в голосе Альберта появилось колючее ехидство.

Я промолчала.

Но, надо отдать должное, рядом с Альбертом засыпалось куда лучше. У него было горячее и тренированное тело, я повернулась набок, прижалась к теплому боку спиной.

Стало спокойно и уютно. И воспоминание о кошмаре попросту утонуло в этой приятной жаркой тьме.

Снилось… что-то очень странное. Очень горячее и совершенно неприличное. Я не видела в деталях, но знала, что рядом со мной Винсент. Его руки выписывали огневеющие узоры по телу, а я… я знала, что на мне нет ничего, но при этом не было страшно. Скорее, любопытно и о-очень приятно. Еще приятнее, чем когда мы целовались в тайном тоннеле замка.

Я закрывала глаза, во сне, и чувствовала каждый поцелуй – на шее, и ниже, и еще ниже. Что он со мной делал, что я таяла в его руках? Уверенные касание на внутренней стороне бедра, и его пальцы… там. И медовая тяжесть как будто стекает вниз живота, скручивается спиралью. Я задыхаюсь, мне хочется кричать от переполняющих новых ощущений. И в тот миг, когда мой сон взрывается сладким удовольствием, я чувствую на горле жесткие пальцы. Винсент… Он зол, хмурится, глаза поглотила тьма. Но все равно красивый… Мой. В следующий миг, я еще не успела отдышаться, он впивается в мои губы, целует жестко, грубо, как будто его цель – просто быть во мне, стать частью меня. Но даже это, как ни странно, приносит наслаждение, и там, во сне, я отвечаю на этот поцелуй, я тянусь к Винсенту руками, чувствую под ладонями сильное тело. Он отрывается от меня, дышит тяжело и рвано.

- Почему ты в постели с другим? – шипит, - кто я для тебя, Ильса?

…Утреннее солнце заливает лекарскую палату. Я жмурюсь, одновременно понимаю, что в кровати совершенно одна. Альберт ушел.

И больше мне ничего такого не снилось, ни разу. Я валялась на больничной койке, по оконному стеклу барабанили первые осенние дожди. Горькие снадобья, алчные взгляды Фелиции, от которых хотелось закутаться с головой в одеяло, по ночам – зыбкий, мутный сон без сновидений, но с пониманием, что рядом обязательно дежурит кто-то из наставников или Альберт. Меня по-прежнему навещали Габриэль и Аделаида. Габриэль обязательно приносила мне книги, много книг, никогда в жизни я не читала столько, сколько в те два месяца, проведенные в лекарских палатах. Аделаида принесла шерстяные нитки и учила меня вязать на спицах, так что к концу своего невольного заточения я связала всем друзьям по теплому шарфу. И еще один, но не для себя – а для того, кого не видела так давно, что к собственному ужасу начала забывать, как он выглядит.

Вот так и получалось, что тоска по Винсенту никуда не делась, но сам он исчез и больше не появлялся. Вечерами я пыталась восстановить в памяти его облик, но уже не получалось, и вместо лица осталось непонятное расплывчатое пятно. Место, которое он занимал в моей душе, постепенно заполняла ледяная, высасывающая все силы пустота. И как бы хотелось его увидеть еще хоть разочек, прикоснуться ладонью к гладкой щеке, повиснуть на шее, уткнувшись носом в плечо! Многое бы отдала за это. Но что-то безжалостно подсказывало, что Винсента я больше не встречу, и от бессилия что-либо изменить хотелось выть и царапать ногтями стены.

Пару раз я думала и о том, что я должна отправиться в Долину Сна и найти его там. Но сама я ходила, придерживаясь за стену – такая слабость была во всем теле. Какое уж тут путешествие в столь опасное место, как Долина? А позже… я поняла, что смирилась. Если Винсент был жив и не пришел ни разу, значит, не так уж я ему и была нужна. Или его все-таки убил Дух. Темнота в душе разрасталась, пятная чернильными щупальцами все то светлое, что еще оставалось в памяти.

Мне в самом деле было плохо, даже несмотря на то, что полукруг из глубоких колотых ранок от зубов хорши наконец затянулся розовенькой кожицей.

Несколько раз меня навещала герцогиня ар Мориш, которую, как я выяснила, звали Изабель. Я так и обращалась к ней, язык не поворачивался называть ее мамой.

Она придвигала себе стул, садилась рядом и, снова глядя на меня так, словно хотела поглотить глазами, заводила разговор о какой-то совершенной чепухе, как-то: о том, какие приемы устраивают в замке ар Мориш, о том, как она выбирает ткани для пошива платья, об украшениях… Правда, об украшениях я слушала с удовольствием. Закрывала глаза и представляла себе груды сверкающих камней – изумрудов, редких звездчатых сапфиров, рубинов, бриллиантов… Это была заслуга Винсента, в том, что я вообще понимала, о чем идет речь.

Изабель была пустоватой женщиной, как мне казалось, либо же она просто не решалась говорить со мной о вещах более серьезных, чем фасоны оборок на юбке. Еще она не была лишена тщеславия, по крайней мере, с удовольствием рассказала парочку эпизодов из своей жизни, когда за ней волочились вельможи. Такое внимание очень ей льстило, особенно учитывая ее статус добродетельной и замужней женщины. И, возможно, все эти повествования повергали бы меня в благоговейный трепет, встреться мы раньше – тогда, когда я не знала ничего иного, кроме тяжелой работы в огороде и ухода за скотиной. Но встретились мы с Изабель уже после того, как меня учил Князь Долины, и теперь я очень ясно видела разницу между тем, что рассказывала Изабель и тем, что излагал Винсент.

Винсент пытался научить меня видеть и понимать чуточку глубже, чем это, по-видимому, принято у женщин высшего круга, да и у женщин вообще. Мысли Изабель – то ли в силу полученного воспитания, то ли в силу ее врожденных талантов, дальше тряпок и несчастных ухажеров попросту не шли. Потом она уехала, сказав, что вынуждена вернуться в имение. Двое других детей ждали ее там. На прощание она погладила меня по волосам и осторожно приложилась губами к щеке.

- Знаешь, - сказала она, - мне жаль, что Духи отобрали у меня двух первенцев. Мне жаль, что все получилось именно так, и ты вряд ли назовешь меня матерью когда-либо. Но мы все в руках Духов, милая, и все, что нам остается – просто положиться на их волю.

Я вздохнула, посмотрела на ее красивое личико – все еще очень красивое, Изабель могла дать фору любой молоденькой красотке. А мне герцогиня представилась дорогой фарфоровой куклой: изысканная оболочка и пустота внутри.

- Не печальтесь, - пересилив себя, я все же погладила ее по руке, - вы жили столько лет без меня, так что мое внезапное появление уже ничего не изменит. Тем более, что во мне – дух Пробуждения, а у вас есть еще дети.