– Я ведь, сам знаешь, могу в течение дня и отлучиться.

Америки она тем самым ему не открыла. Что да, то да, моталась целыми днями. Открыть могла на час, на полдня, редко когда на весь день. Попробуй скажи! Ключи швырнет и все. А кому на ее место становиться? Кому охота за такие копейки тут торчать?

– Можешь, можешь, – покивал он благодушно. – И чего?

– Ну, мне же надо знать, кто тут без меня приходил? Свои или чужие? Если свои, то могу позвонить и спросить, чего хотели. А ведь могут и настучать кому не следует. Если чужие, то и пускай шлепают дальше. Вот я пятак-то перед ступеньками постоянно, как ухожу, водой и заливаю. Секрет-то нехитрый, Степаныч. А ты чего к следам-то прицепился к этим? Либо кто под окнами твоими ночью наследил? – ахнула она испуганно и большим кулаком прикрыла пол-лица. – Ты мне тока покажи, Степаныч, я тут любую падлу по следу узнаю! Если, конечно, только не приезжий, гад! Так что?

– А ну живо за мной! – только и вымолвил он, тут же позабыв об обещанном самому себе выходном.

– Привет, Данечка! Как спалось? Что снилось?

Голос Толика в телефонной трубке, сам тон его и то, как именно тот назвал его по имени, – все было премерзким. Щеголев мгновенно напрягся, отодвинул от лица руку Леночки, которая нежно поглаживала его по щеке, сползала пальчиками к ушным раковинам, потом теребила нежно волосы и снова скользила по щеке.

– Извини, малыш, – прошептал он и уставился на жену сонными еще, но виноватыми глазами. – Чего звонишь, Толян?

– Извини, малыш! – издевательски заржал он. – Извини меня, малыш, что разбудил тебя в столь ранний час. Я ведь, малыш, не со зла, не с гадкого какого умысла! Данечка, милый...

– Толик, я ведь могу и в рожу дать, как увижу, – предостерег Данила коллегу, а внутри тут же все противно заныло.

Не просто же так звонит в выходной чуть свет, не просто же так корчит из себя идиота. Понятно, что нервы у него на пределе. А с какой стати?

– В рожу ты мне, может, и дашь, малыш, но вот подозреваемого нашего уже к жизни не вернешь. – И скрипнув звучно зубами, Толик закончил с издевкой: – Малыш, твою мать!

– К-какого подозреваемого?!

Щеголев сбросил ноги с кровати, едва не задев жену по коленкам. Голышом прошлепал в ванную, глянул на себя в зеркало. Выглядел отвратительно. Невзирая на молодость лет, кожа имела пыльный оттенок, под глазами мешочки, хотя забыл, когда выпивал. Белки глаз в сетках сосудов.

От напряженного мышления! От постоянного недосыпания! От вечных вздрючек начальствующих! От грязи преступной, которую приходится разгребать голыми руками... малыш!!!

Затошнило. Щеголев открыл холодный кран, сплюнул в центр раковины и начал плескать себе в лицо пригоршней воду, попутно слушая, как собачится на том конце провода Толик со своей женой.

Много чего наслушался. И про морду его страшную, и про вечный перегар, которым вся квартира провоняла. И про слабость его мужицкую, из-за которой Тамарка вот-вот на панель пойдет за удовольствием. Удивленный возглас Толика она прервала прагматичным заявлением, что от панели, в отличие от простого любовника, двойная польза будет: и денег заработает, и удовольствия через край. Заверения супруга про возможные побои и болезни разные Тамарка отмела, назвав издержками профессии и непроходимой глупостью некоторых дорожных див, не могущих или не желающих предохраняться.

Короче, опустила она мужика по всем статьям. И все из-за чего? Из-за работы этой чертовой! Из-за того, что дергают их без конца, потому что больше некого. Потому что никто не идет к ним работать за такую нищенскую зарплату.

И теперь выходной у семьи снова насмарку, Тамаркины планы летят в тартарары, ей нужно удовлетворение в скандале. Она его с садистским наслаждением получает. А Толик...

Теперь понятен был и тон коллеги, и злость его отвратительная, и то, с какой издевкой он называл его по имени и «малышом».

– Алло!

Заорал тот через минуту так громко и так неожиданно, что Щеголев уронил зубную щетку в раковину. Пока они с Тамаркой собачились, он решил зубы почистить. Ясно же, что уже машину за ними выслали.

– Чего орешь? – прошепелявил сквозь комок зубной пасты Щеголев. – Тут я.

– Так вот если ты правильно понял, то выходной у нас с тобой снова насмарку. Понял?

– Угу...

– И все из-за кого? Из-за какой-то падлы, которой... – Толик снова отвлекся, запустив в жену таким отборным матом, что Данила глаза зажмурил.

Интересно, осталась бы с ним жить его Леночка после таких слов? Или тут же побросала бы свои вещи в сумку и ушла?

– Я не понял, что и с кем? С библиотекарем, что ли, нашим беда?

Пора было переходить к делу, конца и края семейной ссоре его коллеги не было видно.

– Молитвы читает твой библиотекарь. То ли кается, то ли с ума сходит окончательно. Тут психиатра к нему водили, в курсе?

– Что-то слыхал. И что?

– Хотят комиссию организовать, будто крышняк у парня того...

– Хрен с ним, с библиотекарем тогда! – разозлился Щеголев. – Пускай лечат, потом через пару лет выпустят, и он еще кого-нибудь удавит. Суки! Кто же так за него старается-то? Участковый их, что ли?

– Да нет, прокурорский один проникся. Допрашивал-допрашивал да и пожалел нашего библиотекаря. Говорит, больной человек, лечить его, а не сажать нужно. Оговорил себя на все сто процентов.

– Гуманист!

– Ага... А у дочки убитой Марии Углиной неожиданное алиби отыскалось. То все молчала-молчала, и вдруг, бац! Вот вам, господа следователи, свидетель, который может подтвердить, что обе ночи, когда были совершены страшные убийства, я провела с ним. То есть не одна.

– Ее допрашивали так серьезно?

– А как же! Она до недавнего времени тоже в подозреваемых поживала.

– А какого подозреваемого я оживить не смогу? – Данила медленно вел бритвенным станком по щеке, зубы кое-как почистил. – Я уж думал...

Толик тяжело вздохнул, снова ополчился на Тамару, куда-то вышел, громко хлопнул какой-то дверью, вздохнул и вдруг спрашивает:

– Слушай, Данила, а может, мне вот прямо сейчас с балкона сигануть, а?!

На балконе от Тамарки спрятался, стало быть. Больше в их тесной квартирке прятаться было негде. В одной комнате жена. В кухне она же. В другой дочь с женихом, потому что решили молодые пожить до свадьбы и понять до конца, что во всем у них стопроцентная совместимость присутствует. Толик бесился, протестовал, даже пару раз выставлял нареченного дочки своей на лестничную клетку. Тамарка была непреклонной.

– Я ошиблась с тобой! – опускала она тут же бедного Толика. – Так дочка хоть пускай выберет то, что нужно!

– Она так до сорока лет может выбирать, совместимость разыскивая! – плевался он в ее сторону.