И после ответа:

— Тихо пока. Свет не зажигаем, молчим!

Мне показалось, что последние слова были обращены именно ко мне. Он меня за дурочку считает? Которая не понимает, что такое засада — когда внизу вооруженные бандиты уже ждут, когда мы заснем? Но я конечно же, ничего не сказала — не время сейчас устраивать семейные сцены! Вспомню после, когда все будет завершено!

Лазарева, которая казалась спокойнее всех, предложила мне побыть с ней в спальне — и мы, сидя на краю огромной кровати, в темной комнате, тихо проговорили с ней час или больше. И никакая она не ледяная, и старше меня всего на три года, и мать у нее оказывается, тоже католичка была — от отродий дьявола погибла! И она, такая красивая и аристократичная — воевала, и не как я, месяц всего, и за спиной моего рыцаря, а почти год — сначала передавала сведения, для вида улыбаясь порождениям сатаны, а после убивала этих тварей, снайпер в партизанском отряде, и им было труднее, чем Гарибальдийским бригадам!

Она рассказывала мне, как они там в лесу варили и ели коренья. Как уходили по болоту, по горло в воде, от погони егерей. Как умирали раненые, потому что не было ни лекарств, ни перевязочного материала. Как трудно было даже здоровым мужчинам — ну а женщине, вдвойне. И что самое трудное было там, это постоянная усталость. Что позволяло переносить все это — а не было выбора! Потому что под фашистами жить просто нельзя. Ты ведь слышала, что такое "план Ост"? Если бы они победили, то я была бы для них даже не человеком, а "самкой славянина". И потому оставалось лишь драться — чтобы, даже если сама не доживешь, сдохнут больше фашистов, а каждый дохлый фриц приближал бы нашу Победу. А оказалось теперь, что фашисты вылезли снова, пусть и другой нации, даже родственной нам — но те самые, кто еще недавно лизал немцам сапоги!

— А после, Люсенька, было еще труднее. Когда я вернулась домой. Потому что там я лишь бегала и стреляла. А тут пришлось гораздо больше думать и решать.

Тут мой муж, чуть приоткрыв дверь, прошипел:

— Идут четверо, "орлы" передали. Молчите. Мы работаем.

Анна быстро встала, шагнула к стене, достала маленький пистолетик откуда-то из складок своей широкой юбки. А я спряталась за шкаф, вынув парабеллум. И подумала, что должна стать такой как Анна Лазарева, хотя бы для соответствия со званием "дамы" ордена Святого Сильвестра, а для начала надо бы мне такое же платье сшить, для моих "танцев с пистолетами" как раз, и просто красиво. О мадонна, нас убивать идут, а я об этом!

Стук в дверь, не скрываясь. Странно, я ждала еле слышной возни с отмычкой! И голос коридорной:

— Товарищ Ольховская, проснитесь! Тут к вам пришли, из Штаба Округа, вам срочный телефонный вызов из Москвы!

Мой рыцарь вопросительно посмотрел на Анну, она отрицательно покачала головой. Позже я узнала, что с ней было обусловлено, что после вступления ее с нами в контакт вся срочная связь должна была идти через рацию нашей группы — или, по крайней мере, с предуведомлением, о времени разговора по секретному русскому телефону "ВЧ". Также она объяснила — хотя о том нетрудно было сообразить! — что свои в таком случае не стеснялись бы шуметь дальше, а вот враги поостереглись бы разбудить "фронтовых друзей", а значит стали бы взламывать дверь!

Поворот ключа в двери номера. Я увидела отсвет фонарика… а затем, даже не поняла, что произошло. Пара секунд какой-то возни в темноте, что-то упало, затем крик "стоять, сука, убью", и чья-то тень метнулась в коридор. Похоже, "поле боя" осталось за нами, тут зажегся свет, я осторожно выглянула, не опуская парабеллум. На полу лежали три тела, одно почти в самых дверях, над ними стоял Влад, чуть поодаль к стене прижалась онемевшая коридорная, а где мой муж и Валентин?

— Прикройте — сказал мне друг моего рыцаря — я этих вязать буду. Анна Петровна, а вы проследите, чтобы эта не дергалась.

И к коридорной:

— СМЕРШ. Попала ты, б…ь, по полной! Дрыгнешься, или будешь орать — пристрелю, как фрица!

Снова шаги снаружи. И голос моего мужа — о, мадонна, он цел и невредим!

— Галчонок, это мы, не стреляй! Еще одного тащим!

И он, вместе с Валентином, внесли еще одно тело, с разбитым в кровь лицом.

— Чуть не смылся, гад — усмехнулся мой рыцарь — у стойки коридорной стоял, а лишь понял, что жареным запахло, вниз припустил. А на лестнице Рябой нейлоновую леску натянул, как они наверх прошли… оборвал конечно, сволочь, где теперь такую достанешь! И этот с размаху, мордой о ступеньки, а тут уже мы, даже застрелиться не дали!

Я смотрела на моего кабальеро с восхищением. Наверное я великая грешница — впервые увидев его в Риме, как он расправлялся с немцами, я сразу поняла, что именно такой муж мне нужен, а оказавшись в том же поезде, решилась заговорить первой, хотя для женщины это грех… услышь прежде о таком же поведении другой особы, я бы ее безоговорочно осудила, это надо чести не иметь, чтобы так вешаться на шею незнакомому мужчине! А потом, когда другой поезд, в котором ехал сам повелитель Тьмы на земле, вместе с ордами его солдат, проходил мимо нас в двадцати шагах, и я и мой рыцарь лежали в яме, присыпанной сверху ветками и хворостом, считая секунды до взрыва — о мадонна, какие грешные мысли охватывали меня в самый неподходящий момент, ведь окопчик был тесный и узкий, и мы должны были плотно прижиматься телами друг к другу! И вот сейчас, разумом понимая неуместность этого, я мечтала об огромной кровати в спальне рядом, ну хоть несколько минут, неужели Анна будет возражать? О, мадонна, прости — и мне же пленных надо караулить, а вдруг кто-то сейчас очнется и вступит в бой? Хотя на полу трое вроде и признаков жизни не подают, один лишь шевелится и мычит!

А затем, наши мужчины тащили поодиночке бандитов в ванную, зачем-то открывали воду, и начинали допрос. Я конечно знала, что это такое, нам рассказывали, но видеть, как это происходит, это совсем другое! Причем без злобы, без ненависти, без криков, а просто с человеком — мадонна, знаю что это всего лишь продавшие душу фашистскому сатане, но внешне-то как люди! — обращаются как с куклой, ломают кости, или что-то отрезают, за молчание или "неправильный ответ". Хотя резали мало, "чтобы кровью все не залить, и при транспортировке товарный вид имели". Я в обморок не упала, что бы тогда обо мне мой рыцарь подумал — но в конце меня стошнило, едва до раковины успела добежать! Ну а Анна смотрела абсолютно равнодушно — после она рассказала мне, что видела, в одной русской деревне, детей на колья насаженных, и сделали это такие же как эти, каратели-литовцы — "так что меня, Люся, ничем уже не испугаешь и не удивишь".

Затем мой рыцарь и Валентин отлучались куда-то на несколько минут. Вернулись довольные.

— Готовы те двое, у рынка. Прямо из окна, из "винторезов" достали. В кабине сидели, чудики, неподвижная мишень на дистанции в сто тридцать. Сейчас СМЕРШевцы их оприходуют — я по рации уже говорил, группу из Борисполя вызвал

А после Анна записывала на бумаге, в кабинете за столом — то, что мы узнали. Писала аккуратным почерком, иногда прерываясь — чтобы уточнить у меня и моего рыцаря, все ли слышали так, и не забыли ли что-то? И еще мне показалось, что она задумывается, подбирая выражения, и порядок фраз. После она и сказала мне: