безукоризненно изящными манерами дам. Беринг несколько раз с легким удивлением бросал взгляды на горевшие пламенем скулы нервничавшей Капитолины. Одним словом, она потерпела полное фиаско.

— Послушай, Виктóр… — уединившись после обеда с братом, деликатно обратилась Екатерина Лаврентьевна, — при всем уважении свободы твоего выбора… Не находишь ли ты, что эта девушка… как бы получше выразиться… несколько не соответствует твоему уровню? Скажи, какое воспитание она получила?

— Прошу, Катюша, будь к ней благосклонна… Капочка растерялась, переволновалась… И потом, у нее золотое сердце — это важно, не правда ли?

Лариса Евгеньевна была более категорична и заговорила возмущенно:

— Виктóр! Неужели ты действительно ожидаешь, чтобы я своею родительской рукой благословила этот брак? Но я не могу тебе позволить жениться на неразвитой девице с манерами горничной! Послушай: в Париже тебе представили множество девушек и вдовствующих дам — неужели ты, потомственный морской офицер, а теперь еще и состоявшийся инженер, представитель старинного рода, — последние слова она особенно выделила тоном, — не мог определиться с более достойным выбором?

— Мама, после нашей длительной трагической разлуки, когда я долгие годы считал мою связь с вами невозвратно утраченной, я более всего желал бы оставаться верным, любящим и почтительным сыном… Но я просил бы вас учесть одно существенное обстоятельство: я люблю эту девушку. Сожалею, что вынужден сказать об этом деликатном обстоятельстве столь откровенно, но не вижу других способов защитить ее в ваших глазах. Я неоднократно рассказывал вам о ней. И вы должны бы понимать, что мои чувства — не дань мимолетному увлечению и не подобны сластолюбивой страсти к какой-нибудь миловидной ветреной обольстительнице. Полдень моей жизни миновал, я много странствовал, воевал, изрядно повидал разнообразных характеров… Смею утверждать, что я знаю людей. И Капитолину я узнал много лет назад и с тех пор с каждым днем все тверже убеждаюсь в благородстве ее сердца. И вы тоже непременно ее полюбите, когда узнаете ближе! Душа этой девушки — бесценное сокровище, и счастье всей моей жизни заключается в ней. Мы не сможем иметь детей, это так. Но Капитолина для меня — всё. Не лишайте же меня этого выстраданного счастья!

Лариса Евгеньевна и Екатерина Лаврентьевна помолчали, тронутые его взволнованной речью. Наконец Лариса Евгеньевна вымолвила с оттенком торжественности в голосе:

— Дитя мое… Поверь: я желаю тебе только счастья, кто как не ты его заслужил… У меня нет повода не доверять тебе, и если дело обстоит именно так, как ты его представляешь… Уверена: со временем мы сумеем переменить то неблагоприятное впечатление, которое… Но, надеюсь, она действительно тебя любит!

— Вы можете спросить у нее сами, маменька.

— Ну что ж… пригласите барышню — я, пожалуй, готова дать родительское благословение на супружество, которое, надеюсь, будет счастливым!

* * *

Вечером Капитолина отправилась с Берингом осмотреть их будущее жилище. Она покорно шла под руку с Виктором Лаврентьевичем, а он, еще недавно так горячо ее защищавший, теперь угрюмо молчал, не в силах избавиться от досады за давешний обед. Впрочем, поднявшись в квартиру, Беринг, забывшись, с увлечением принялся описывать Капитолине подробности их будущего бытия и, не удержавшись, привлек ее к себе и принялся целовать. Она холодновато высвободилась:

— Потом… Ты, помнится, обещал…

Виктор Лаврентьевич удивленно посмотрел на ее отстраненное лицо и нахмурился, что-то соображая:

— После проведенных тобою месяцев в деревне я нахожу тебя изменившейся, Капитолина. Что-то не так?

Девушка подошла к окну и долго водила подушечкой пальца по темному стеклу и вдруг, словно решившись, развернулась к Берингу, который все это время испытующе смотрел ей в спину:

— Я просто устала: слишком много новых впечатлений… Пожалуйста, проводи меня на отдых, милый…

Глава 25

Таинство венчания совершалось в соборе Александра Невского на улице Дарю, собрались многие знакомые и друзья семьи. Впрочем, погруженная во внутренние переживания, Капитолина мало что замечала из происходившего вокруг.

Когда торжественный Беринг, сжимая в запотевшей руке венчальную свечу, сосредоточенно внимал словам священника, Капитолина краем глаза отмечала волнение на его обычно сдержанном лице — и сомневалась: может быть, искреннее счастье, переживаемое теперь этим достойным человеком, действительно стоит ее личной жертвы? Возможно, они даже смогут быть счастливы вместе — ведь любила же она его еще так недавно, искала его внимания, разделяла интересы и радости…

Она еще более укрепилась в этом мнении, когда Виктор Лаврентьевич чуть задрожавшими влажноватыми пальцами бережно нанизал колечко на ее тонкий перст, — и немного задержал ладонь, взглянув влюбленными глазами.

Они вышли из церкви под радостный венчальный перезвон — и это ощущалось необычно, торжественно, почти пасхально.

— Ты прекрасна, как лилия… Как же я ждал этой волшебной минуты, любовь моя, — прошептал Беринг, подсадив ее в экипаж и отогнув короткую вуальку от розового ушка, прикрытого аккуратным смоляным локоном.

Капитолина посмотрела на него с ласковым сожалением, и ей почему-то стало стыдно за себя.

* * *

После получения французского гражданства Капитолина, при основательной поддержке мужа, подтянув и усовершенствовав язык с частными преподавателями, поступила в Сорбонну на медицинский факультет. К счастью, многие дисциплины, уже пройденные в Белградском университете, были при этом зачтены как успешно освоенные. Обучение потребовало огромного напряжения сил и позволило ей отвлечься от мрачных переживаний.

В Париже Капитолина познакомилась со многими интересными людьми. Однажды ее представили Дмитрию Мережковскому — она была покорена его талантом. К сожалению, некоторые старые и новые знакомые сторонились Берингов, не прощая прежней службы офицера Советам, и с недоверием приглядывались к молодоженам, даже подозревая в них большевистских агентов. Как-то раз задетый за живое Виктор Лаврентьевич, вернувшись домой, отказался от ужина и нервно заходил по комнатам, потирая руки.

— Что ты, Виктор? — не спеша подняла голову Капитолина, которая рассеянно листала анатомический атлас.

— Ты знаешь, Капа, наши любезные соотечественники сегодня довольно бесцеремонно обвинили меня в том, что я — выходец из Совдепии.

— На что же ты, собственно, обижаешься? Ведь это, строго говоря, правда…

— Да, так. Но почему же, лапушка, они осуждают меня за это? Я могу понять мнение многих сторонников Белого движения, что я достоин осуждения за свое участие в Гражданской войне на стороне красных. Это было поистине величайшим и горчайшим заблуждением моей жизни, а они потеряли в этой войне все, включая драгоценную Родину. Но не многие ли из них сами еще прежде расшатывали устои государства Российского и сами же приветствовали февральские события и отречение Николая Второго? Отчего же им не быть последовательными и не признать данного факта? Меня упрекают в том, что я принял французское гражданство, в то время