на этапе сбора материала для первого номера. Пара монахов-расстриг, изгнанных за вольнодумство из бургундских обителей, взялась за дело с яростью настоящих берсерков.

— Государь муж мой, — Мария присела в поклоне. — Я составлю тебе компанию, ты не возражаешь?

— Сама себе наливай, — приглашающе махнул рукой Самослав.

Вообще-то, он возражал, ведь это время принадлежало только ему, но у Марии как-то получалось не мешать ему в такие минуты. Она просто сидела в углу и с задумчивым видом прихлебывала кофе, пытаясь понять, что именно привлекло ее супруга в этом странном напитке. Пока она ответа на свой вопрос не получила.Мода на кофе уже пошла в народ, и почему-то больше всего его оценили священники, служившие всенощную, и гвардейцы, которым предстояло идти в караул.

— Что у нас в передовице? — бурчал себе под нос Самослав. — Премьера сезона — «Воислав и Грета». Автор — Ромуальд из Бургундии?!! Да что за пошлый псевдоним!

— А что в нем пошлого? — удивилась Мария. — Имя как имя. Земли моего отца соседствовали с виллой Ромуальда. Он служил графом в Отёне при короле Теодорихе. Наверное, умер уже.

— Надо будет посмотреть, — буркнул князь. — Должно неплохо получиться.

— Ты в театр хочешь сходить? — несказанно удивилась Мария, которая с облегчением поставила чашку на блюдце. Она еще ни разу не допила свой кофе до конца.

— Молока долей, — кивнул князь на стоявший рядом кувшинчик.

— Да что же ты сразу не сказал, — расстроилась Мария, отхлебывая уже без видимого отвращения. — А я столько мучилась, глотая эту гадость. Так пойдем в театр? Я Людмиле скажу, она от радости в обморок упадет. Кстати, а почему ты решил сходить? Только не говори, что за этим псевдонимом Горан прячется. Тогда и я тоже в обморок упаду.

— Не Горан, — рассеянно сказал князь и перевернул газетный лист. — Расписание скачек? У нас что, скачки начались?

— А ты не знал? — удивилась Мария. — Парни из племени каракул угнали отару овец у племени сабир. Сам знаешь, большого похода давно не было, вот молодежь и бесится со скуки. Удаль ведь надо куда-то деть. Их поймали, крепко побили, а овец отняли. Они за сабли схватились было, но старики остановили. Вовремя вспомнили, что за междоусобицу ты им такую виру пообещал, что придется последние штаны снять. Вот они и вызвали друг друга на состязание. Кто победит, тот получит в награду такую же отару, аргамака и хвалебную песню. По всей степи весть пошла, и остальные ханы сказали, что они ничем не хуже. И тоже всадников выставили. У них в кочевьях своих дураков хватает, которым силушку девать некуда.

— Так это что же, мы до спорта доросли? — задумчиво сказал себе под нос князь и позвонил в колокольчик. — Владыку Григория позовите ко мне!

Владыка прибыл быстро, ведь его дом стоял прямо за воротами княжеского замка. Княгиня из кабинета мужа уходить не стала и налила себе еще одну чашку кофе, щедро плеснув туда молока. Теперь она пила его вдумчиво, и даже с некоторым удовольствием. Впрочем, осталась она не из-за кофе. Она чувствовала немалый шанс прикоснуться к чему-то новому и необычному, что обещало радикальный пересмотр гардероба и приятную панику среди дуреющих от безделья жен нобилей. Нюх у княгини на подобные вещи был просто собачий, и она уже представила себе модель новой шляпки, которой посрамит этих лишенных всяческого вкуса куриц. Жены братиславских богатеев по варварской привычке всё еще продолжали увешиваться золотом, считая это признаком красоты и стиля.

— Звал, княже? — спросил Григорий, плюхаясь в резное кресло. Его статус уже давно был таков, что лишь немногим уступал княжескому, поэтому он мог позволить себе некоторые вольности. Христианство в Словении крепло год от года.

— А скажи мне, владыка, когда последняя Олимпиада была? — оторвался князь от газеты, где на последней странице, в самом низу, ушлые монахи умудрились тиснуть объявление о продаже «ладьи доброй, из единого дерева рубленой, с бортами, насаженными дубовой доской в три пальца толщиной. Недорого!».

— В сто десятом году Эры мучеников, — не задумываясь, ответил Григорий. Это было несложно, ведь многие имперские документы до сих пор датировались несуществующими олимпиадами. — В триста девяносто четвертом, если считать от рождества Господа нашего Иисуса Христа.

Тут Григорий перекрестился, а княгиня последовала его примеру.

— Император Феодосий запретил бесовские игрища, — продолжил он. — Ревностный к вере государь был. Пусть благословенно имя его будет!

— Это не тот Феодосий, при котором христиане Мусейон Александрийский разорили, а женщину-философа Гипатию устричными ножами на куски порезали? — поддел его князь.

— Тот самый, — хмуро отвел глаза Григорий. Эти несообразности его, как человека широчайших взглядов, угнетали чрезвычайно.

— А как ты относишься к тому, чтобы Олимпиады снова проводить? — спросил князь, но увидев побагровевшее от негодования лицо архиепископа, добавил: — Под патронажем твоей епархии, конечно…

— Ф-ф-фу! — Григорий вытер пот, выступивший на лбу.

Это было очень неожиданно, но и сулило немалые перспективы. Олимпиады запретили не из-за того, что там кто-то соревновался. Вовсе нет! Просто в то время поклонение старым богам еще цвело буйным цветом, а Олимпиада, переполненная языческими ритуалами, являлась одним из символов прежней жизни. Собственно, из-за этих самых ритуалов ее и запретили. А соревноваться в силе никто запрещать и не думал. Скачки до сих пор — любимое развлечение столичных горожан. И плебса, и знати, и даже святых отцов. Многие так и живут, от забега до забега.

— Так что думаешь? — пытливо посмотрел на него князь.

— Думаю, если демонов языческих славить не будут, то нет в той затее греха! — решительно сказал Григорий, но потом смутился. — Точнее, есть, но он простителен. В Писании про безнравственность таких соревнований ничего не сказано. А мне, княже, приходится иногда грехи убийства и прелюбодеяния отпускать. Что там те скачки! Мелочь! Благословляю!

— Скачки, бег, метание копья, стрельба из лука, штанга, кулачный бой…, — поднял глаза к потолку князь. — Тут ведь как развернуться можно! О-го-го! И это только летние виды!

— Ты ведь, государь, затеял это, чтобы людей сплотить? — спросил его Григорий, и Самослав молча кивнул.

— Хорошее это дело, — улыбнулся Григорий. — Вся Греция на время Олимпиад перемирие устанавливала. Каждый себя эллином чувствовал, а не афинянином или жителем Коринфа. Благое