В тот же день в больницу поступила еще одна беременная жертва снайпера. Это была ее первая беременность, почти подошедшая к полному сроку. У нее было тазовое предлежание плода, и ее должны были вот-вот положить рожать в больницу – в зависимости от течения родов рассматривался вариант проведения кесарева сечения. Она была очень красивой, в безупречно чистом белом хиджабе и длинном элегантном пальто, спереди на котором находилось большое красное пятно. Персонал приемного покоя был в некотором замешательстве – хоть она и была в явном смятении, на вид все было в порядке.

Снайпер, должно быть, прицелился, когда она стояла боком, потому что пуля прошла через самую широкую часть ее живота. Стараясь действовать как можно быстрее, я выполнил срединный разрез и увидел зияющую дыру сбоку матки. Разрезав нижний ее сегмент, мы вытащили ребенка. Как обычно, его передали медсестре, но в этом уже не было никакого смысла: бедный малыш получил тяжелую травму головы и был мертв. Матка была разорвана в клочья, и в итоге нам пришлось провести женщине гистерэктомию (удаление матки).

Она выжила, и мы, вне всяких сомнений, приняли правильное решение в попытке спасти ее и ребенка. Только вот какой ценой? Она потеряла единственного ребенка и была теперь вынуждена жить с осознанием того, что другого у нее больше не будет. Более шокирующей жестокости по отношению к человеку я в жизни не видел, а к тому времени повидал всякого. Я был полон решимости по возвращении в Лондон попытаться предать гласности весь ужас происходящего в Алеппо.

Несколько дней спустя, когда мы с Аммаром дремали в перерыве между операциями, в дверь снова постучали. У пациента в палате развился шок – из установленной за два часа до этого дренажной трубки шла кровь, и Абу Абдулла просил помочь ему с торакотомией. Я сказал, что буду через несколько минут.

Когда я добрался до операционной, Абу Абдулла объяснил, что у пациента правостороннее ранение в грудь – его подстрелили в спину чуть ниже лопатки. Какое-то время мы обсуждали, расположить ли пациента как на распятии для выполнения процедуры под названием «раскладушка», когда грудная клетка вскрывается с обеих сторон и открывается подобно капоту машины, или же положить его на бок и прооперировать лишь правую сторону грудной клетки.

Абу Абдулла хотел положить его на бок, чтобы я заодно научил его заднебоковой торакотомии. Эта процедура не входит в стандартное обучение в травматологии, но я решил, что при необходимости мы сможем без труда переложить пациента на спину и продолжить вскрытие грудной клетки.

Кожа под густой бородой пациента была чрезвычайно бледной – он быстро терял кровь. Анестезиолог ввел его в наркоз и даже вставил трубку с двойным просветом, чтобы мы могли сдуть одно легкое, вентилируя при этом другое, – настолько хороши были здешние молодые анестезиологи. Мы положили раненого на левый бок, вымыли и обложили простынями. Я встал перед пациентом вместе с Аммаром. Я передал скальпель Абу Абдулле и показал, где сделать разрез – начиная с груди, чуть ниже правого соска, вокруг тела, через лопатку и до самой спины.

К этому времени восточная часть города была практически полностью окружена правительственными войсками. Несмотря на это, Городскому медицинскому совету Алеппо до сих пор удавалось тайком провозить медикаменты – как правило, на задних сиденьях мотоциклов, которые были достаточно быстрыми и проворными. Нам только что доставили аппарат под названием «диатермический нож», который был пристегнут сзади к одному из таких мотоциклов, словно пицца на доставку, и с помощью него мы принялись резать фасцию и мышцы, пока не добрались до ребер. Я сказал Абу, чтобы он разрезал шестое ребро и раздвинул ткани в стороны, чтобы открыть доступ к легкому.

Как только он это сделал, из грудной полости хлынула кровь. Я попросил анестезиолога уменьшить поток воздуха в легкие, чтобы мы могли разглядеть, что происходит. Отделив нижнюю легочную связку, мы увидели, что нижняя правая доля легкого была полностью разрушена, а из легочной вены обильно текла кровь.

Я сказал Абдулле, что, если он хочет, я могу зашить отверстие в вене, чтобы он потом провел лобэктомию[92]. Аммар очень осторожно воспользовался аспиратором, чтобы я смог разглядеть точное расположение отверстия в вене, в то время как Абу отодвинул легкое в сторону и остановил кровотечение пальцами.

Только я собирался зашить легочную вену, как двери операционной распахнулись. Я посмотрел направо и не поверил своим глазам: в комнату ворвались шесть вооруженных до зубов человек в черной боевой форме и куфиях. Это явно были боевики ИГИЛ[93], и пациент на столе был одним из них.

У меня дрогнуло сердце, я застыл на месте, поймав глазами взгляд Аммара. Подобно мне, от неожиданности и испуга он выпучил глаза. «Ох, – подумал я, – значит, так все закончится». Почувствовав выброс адреналина, я отвернулся, глядя в пол. Я слышал, как они возятся с оружием, то ли вставляя новые магазины, то ли играя с предохранителем. Еще раз оглядевшись по сторонам, я снова поймал взгляд Аммара – едва заметно он покачал головой: «Нет, не говори ни слова, предоставь это мне». Вперед вышел главарь группы, наставив на нас автомат.

– Это мой брат! – агрессивно сказал он по-английски с сильным и непонятным акцентом. – Что ты с ним делаешь?

Абу Абдулла сказал ему по-английски, что мы пытаемся спасти этому мужчине жизнь и не знали, кто он такой.

– Вы должны были спросить, прежде чем забирать нашего брата на операцию! – последовал ответ. – Кто эти люди? – продолжал он, показывая на Аммара и меня.

Абу Абдулла объяснил ему, что мы хирурги. Было очевидно, что этот человек хочет, чтобы с ним говорил я, но Аммар вмешался со своим сильным сирийским акцентом, сказав, что мы все хирурги и просто пытаемся спасти этому человеку жизнь.

К этому времени меня уже начало трясти. Только так я мог не дать своим ногам подкоситься. Я чувствовал себя таким же беспомощным, как и на том блокпосте в Конго, буквально дрожа от страха.

– А это кто? – спросил он, показывая на меня, и принялся обходить стол.

Абу Абдулла прошептал мне на ухо: «Не говори ни слова», повернулся к главарю группировки и сказал: