Передо мной была разрезанная пополам многоэтажка. На месте одной ее половины лежала груда камней, а вторая все еще стояла, выставив напоказ свое содержимое, подобно гигантскому кукольному домику. Было видно внутреннее убранство квартир, заставленных красивой деревянной мебелью, а в некоторых на столах и комодах до сих пор стояли предметы декора и статуэтки. В одной из квартир было видно кухню с деревянными ложками, кастрюлями, сковородками, бутылками с маслом и другими приправами. Это был самый невероятный кадр из явно зажиточной жизни людей, разорванной на части войной.

Абдулазиз встал для совместной фотографии со мной и Аммаром. На ней я выгляжу грустным, а Абдулазиз улыбается, полный, судя по всему, надежд на лучшее будущее.

Нас с Аммаром поселили вместе, втроем с еще одним младшим хирургом. Как оказалось, Аммар связался с «Помощью Сирии» и попросился постоянно быть рядом со мной, выступая в качестве переводчика, телохранителя, хирурга-ученика и друга, которому можно довериться. Вскоре я осознал, как мне повезло, что рядом со мной был настолько достойный человек, готовый безоговорочно защищать и поддерживать меня на протяжении всего пребывания в Сирии. Он обладал потрясающим чувством юмора, это оказалось бесценным. За те недели, что мы провели вместе, я стал полностью полагаться на него и всецело ему доверять. Мы настолько сблизились, что он стал для меня не просто другом, а настоящим братом, которого у меня никогда не было.

Куда бы я ни направился, Аммар шел рядом. В тех редких случаях, когда я был вне его поля зрения, он все равно точно знал, где я нахожусь. Волонтерам за границей порой приходится весьма одиноко, и это было в новинку, но вскоре я по-настоящему оценил то спокойствие, которое создавало его присутствие.

Я уже начал испытывать сильное чувство близости к людям, которых здесь повстречал, что было подкреплено моей инстинктивной симпатией к рядовым жителям Алеппо, вынужденным через столь многое проходить. Кроме того, у меня была с собой флешка с курсом подготовки хирургов к работе в тяжелых условиях, и я был уверен, что смогу сделать здесь нечто большее, чем просто спасти жизни людей, оказавшихся на операционном столе.

Долго ждать не пришлось. На следующее утро около пяти часов мы услышали первый из множества стуков в нашу дверь – не могли бы мы прямо сейчас спуститься в одну из операционных? Мы с Аммаром застали Абу Абдуллу за операцией. Он извинился за то, что так рано разбудил нас.

– Обычно, – шутливо сказал он, – все начинается не раньше одиннадцати, когда просыпаются снайперы.

Мы направились мыть руки в небольшую комнату, которая была общей для всех трех операционных. У пациента, как всегда, была огнестрельная рана – причем довольно тяжелая, поскольку пуля прошла через правую долю печени, почти разорвав ее надвое. Прежде чем попасть к нам, пациент успел потерять много крови, и Абу Абдулла пытался прооперировать самостоятельно. Я сказал, что с радостью проассистирую, но он ответил, что хочет учиться, и вручил мне свои ножницы и щипцы.

Как это часто бывает, я порылся в закромах своей памяти, заново переживая те многочисленные случаи, когда уже приходилось оперировать поврежденную печень. Я сказал, что первым делом необходимо сжать печень, чтобы восстановить ее целостность. В таком виде ее нужно держать до тех пор, пока кровотечение не остановится, а анестезиолог не восполнит потерянную жидкость. Очень часто хирурги забывают, что с другой стороны стола стоят люди, которые изо всех сил стараются поддерживать артериальное давление и пульс пациента, и продолжают оперировать, не поставив в известность анестезиолога.

Поочередно сменяя друг друга, мы сжимали печень в течение получаса: я, затем Аммар, затем Абу Абдулла. Спустя час стало ясно, что это не помогает. Я предложил попробовать остановить кровь с помощью сальника – большой напоминающей фартук жировой мембраны в брюшной полости, которую можно обернуть вокруг воспаленных органов, чтобы их изолировать, отсюда и ее прозвище «брюшной полицейский». Абдулла никогда прежде не видел, как это делается, и я с удовольствием показал, как сдвинуть эту мембрану и обернуть ее вокруг печени. Закрепив ее, мы зашили брюшную полость. Через два часа кровотечение остановилось, пациент пошел на поправку, а мы смогли вернуться в постель.

Несколько часов спустя мы снова вернулись, чтобы присоединиться за завтраком к остальным сотрудникам больницы: врачам, медсестрам и вспомогательному персоналу. Оглянувшись по сторонам, я увидел примерно сорок человек, которые ели и говорили вместе, словно одна большая семья – семья, в которой я чувствовал себя абсолютно как дома. Женщины ели отдельно, в комнате внизу, кроме одной из фельдшеров – Ум Ибрагим. Она была своего рода сотрудником по связям между больницей и различными группами ССА в этом районе. Это была потрясающая женщина, громкая и веселая. Она умела за себя постоять и, по сути, заправляла всей больницей, в чем ей умело помогал ее восхитительный четырнадцатилетний сын Ибрагим, следивший за тем, чтобы все было гладко. Ум была чудесной и по-матерински относилась ко всем в больнице. Заходила к нам в комнату, чтобы убедиться, все ли в порядке, помогала с ранеными в приемном покое и даже заскакивала в операционную, чтобы проверить, как идут дела.

Она подошла ко мне во время того первого завтрака.

– Сколько у тебя детей? – спросила она. Я ответил, что, к сожалению, ни одного.

– Ох. А сколько у тебя жен? – последовал второй вопрос.

Я улыбнулся и ответил:

– Ни одной, Ум Ибрагим.

– Чего-о-о? – воскликнула со смехом она.

С тех пор каждый раз, когда мы пересекались в столовой, она придумывала какой-нибудь повод, чтобы сказать: «Я подыщу тебе жену прежде, чем ты покинешь Алеппо».

Как и предвидел Абу Абдулла, около полудня началось оживление – в больницу поступил первый пациент с огнестрельным ранением. Отделение неотложной помощи находилось на первом этаже, как и несколько потрепанный рентгеновский аппарат и три операционные, которыми заведовал Махмуд. Он был чрезвычайно опытным и прекрасно разбирался во всем необходимом оборудовании. Хирурги просто выкрикивали название, и он бежал за нужным набором. Вместе с тем он не был простофилей – если просьба казалась ему нелепой, он стоял на своем и за словом в карман не лез.

Приемным покоем заведовал высокий симпатичный парень, который учился на третьем курсе медицинской школы в Алеппо, когда началась революция. Побыв полгода за главного, он стал умело разбираться, каким пациентам нужна незамедлительная помощь, проведя лишь беглый осмотр. Я был потрясен, что ему удавалось управлять приемным покоем всего с четырьмя обученными медсестрами и вспомогательным персоналом, который состоял из мужчин и женщин, бросивших свою работу, – это были бывшие лавочники, портные и заводские рабочие, а теперь они обучались сестринскому делу в неотложной помощи.