– Я организую. Пока эсминец выйдет из Кронштадта, да пока дойдет до места, пусть даже, на тридцати узлах, я смотаюсь на катере, который сорок пять узлов делает, к одному финскому рыбаку-одиночке. Это мой настоящий агент, не выдуманный. Его зовут Матти, и живет он на маленьком безлюдном островке архипелага Пеллинки. Там оставлю пакет. А Матти тебе отдаст, когда пароль скажешь «Ильмаринен». Запомнить очень легко, так один из двух финских броненосцев называется, – сказал Игорь.

– Запомнил уже. А если рыбак посмотрит, что в пакете? – поинтересовался Лебедев.

– Не волнуйся. Там будут не эти бумаги, что ты написал, а опять же, те копии артиллерийских немецких формуляров, что и в прошлый раз. Так что, если и посмотрит, не велика беда. Бери пистолет и вперед.

– А пистолет зачем? – спросил Лебедев.

– Так ведь там твой стукач-радист на эсминце. Ты же сам за ним проследить собирался, – напомнил дядя.

– Ну да, прослежу, ясное дело, не оставлю так его стукачество, – кивнул Александр.

– Вот тебе пистолет и может понадобиться. Потому что всего можно ожидать от этого старлея. Навел я о нем справки, так вот, он из большой семьи. А один из его братьев бакалейным складом заведует. Так что действительно, какая-то связь с контрабандистами у радиста, возможно, имеется.

Глава 24

Получив все необходимые инструкции и привесив на пояс кобуру с пистолетом, Александр вышел из здания штаба, спустился по широким ступеням к Неве и направился к одному из пришвартованных служебных разъездных катеров. Шкипер катера с номером 112, предупрежденный ординарцем Игоря, уже ждал Сашу. И тут же при его появлении запустил движок. Июньская погода по-прежнему теплом не баловала. Катер бежал по воде, преодолевая небольшое волнение. Лебедев устал после напряженного дня, первая половина которого прошла в застенках НКВД. Он думал о том, что сегодня даже не сможет вернуться домой. Хотя, конечно, родители волноваться не будут, ведь Игорь предупредит их. А Наташа все равно сегодня должна дежурить в своей больнице.

Разве что с отцом Александр хотел поговорить еще о многом – о репрессиях, о невинно осужденных и арестованных очень талантливых людях, которые могли бы принести огромную пользу стране, а пострадали ни за что. Как тот же Яков Григорьевич Таубин, который разработал автоматический гранатомет с магазинным питанием. Только вот маршалу Григорию Ивановичу Кулику, заместителю наркома обороны, этот гранатомет не понравился, потому что Кулик считал гранатометы совсем неперспективным оружием. И в мае 1941-го Таубина арестовали по абсурдному обвинению, придравшись к тому, что он не устранил все недостатки своих конструкций в установленные сроки. А ведь он еще 23‐миллиметровую авиационную пушку разрабатывал и крупнокалиберный пулемет. И в НКВД собирались беднягу расстрелять к концу октября. И расстреляют, если мер не принять.

А история с арестом гениального конструктора ракет Сергея Павловича Королева и его коллег из Реактивного научно-исследовательского института Клейменова, Лангемака и Глушко, против которых сфабриковали дело о создании троцкистской организации? А авиаконструкторы Николай Поликарпов, Владимир Петляков и даже Андрей Туполев, которых обвиняли во вредительстве и сажали под разными предлогами? А Николай Иванович Вавилов и другие выдающиеся ученые? Многих уже и не вернуть. Зачем, например, расстреляли Валериана Ивановича Баженова, который руководил кафедрой радиотехники Московского авиационного института и являлся основоположником отечественной радионавигации и радиопеленгации, а также сделал много изобретений в области радиодела? И чего теперь удивляться отсутствию радиомаяков и локаторов?

А сколько разных позорных тюремных «шарашек», куда собирали невинно осужденных талантливых специалистов, ученых и инженеров, было создано в системе наказаний? Что это, беспредел НКВД? А куда смотрели коммунисты и комиссары? А потом еще удивляются, что Советский Союз развалился. С такими перегибами, допущенными коммунистами, скорее непонятно, почему он не развалился раньше. Впрочем, держалась Страна Советов как раз на энтузиазме простых людей. И когда этот народный энтузиазм иссяк, то СССР и не стало. Никто из многочисленной армии советских коммунистов не встал на его защиту, наоборот, массово побросали свои партийные билеты. Потому что понимали, что сами же и провалили дело Ленина. Как сами же, своим бессовестным поведением жадных и лицемерных карьеристов дискредитировали идею всеобщего равенства и братства. Возможно, конечно, что лучшие, самые преданные делу Ленина коммунисты действительно погибли на войне. Но так ли это? Ведь весь этот бардак с репрессиями начался задолго до войны.

Потому тяжелый разговор с отцом можно пока и отложить. Хотя всех гениальных людей необходимо выпускать и реабилитировать просто немедленно. Но что может сделать корпусной комиссар, пусть и обладающий связями в верхах? Ведь Александр Евгеньевич хорошо помнил, что на многих документах о репрессиях стояли подписи не только членов Политбюро, Берии, Молотова, Кагановича и Ворошилова, но и самого Сталина. А в 44-м лично Сталин отказал тому же Королеву в реабилитации, хоть и выпустил его из тюрьмы, поняв, что без него за немцами в создании ракет не угнаться. Официальную реабилитацию гениальный конструктор получил только в апреле 57-го, когда его баллистические ракеты уже вовсю готовились покорять космос.

Со всеми этими грустными мыслями Лебедев добрался на катере до Кронштадта. «Яков Свердлов» ждал его на прежнем месте, пришвартованный к пирсу завода. Хотя прошло совсем немного времени, но что-то в силуэте эсминца уже изменилось. С него демонтировали два торпедных аппарата из трех, оставив пустое место, по-видимому, под зенитное вооружение. Также были сняты два из четырех орудий главного калибра, а оставлены только самые ближние к оконечностям пушки, по одной на носу и на корме.

Еще бросалось в глаза, что Морской завод Главвоенпорта Балтийского моря перешел на трехсменную работу. И, если совсем недавно бурная деятельность к вечеру замирала, то сейчас вокруг эсминца сновали рабочие и крутили своими стрелами на пирсе большие рельсовые краны. «Яков Свердлов» значился первым в утвержденном списке на переоборудование в крейсера ПВО.

Малевский поприветствовал лейтенанта довольно любезно. Командир эсминца даже изобразил на своем угрюмом лице какое-то подобие улыбки, когда читал предписание о создании диверсионной группы. Работы по демонтажу должны были завершиться в течение ближайшего часа. А вот монтировать пока что было нечего. Потому что зенитное вооружение, которое собирались на эсминец устанавливать, со склада вооружения на завод еще не поступило. Бардак, как всегда, имел место. В двадцать первом веке такое называлось обтекаемо «нестыковками». А здесь, случись война уже завтра, эсминец бы встретил ее без половины вооружения. Как объясняли инженеры завода Малевскому, они демонтировали вооружение заранее для того, чтобы потом не терять времени при монтаже.

Лебедеву снова было позволено занять диван в кают-компании, где он и