– И часто ты косячишь?

Парень ухмыльнулся и откусил громадный кусок буррито.

– Она ненавидит, когда я веселюсь, – ответил он, не прекращая жевать. – Но тут уж ничего не поделаешь.

Изабелла заверила его, что в Скотланд-Ярд его мать не звонила, но даже если б она это сделала, то полиции Метрополии есть чем заняться помимо того, чтобы охотиться за молодыми людьми, которые плохо себя ведут, по запросам их родителей.

– Я не веду себя плохо, – заметил ее собеседник. – Просто развлекаюсь. А она говорит, что я веду себя дерзко. Ха. Я мог бы показать ей, что такое «дерзко», да, боюсь, ее хватит удар.

– Понятно, – сказала Изабелла и объяснила, что ее и еще одного полицейского из Мет привела в добрый Ладлоу проверка того, насколько верны выводы, сделанные Независимой комиссией по расследованию жалоб на действия полиции по поводу смерти Йена Дрюитта в полицейском участке.

Услышав это, юноша положил свое буррито на кухонное полотенце, служившее ему тарелкой, и внимательно посмотрел на суперинтенданта, как будто хотел определить уровень ее искренности. У Изабеллы появилось странное ощущение, что ее изучает некто гораздо более глубокий, чем можно было судить по его одежде и манере говорить.

– А я к этому каким боком? – спросил он.

– Мы нашли твое имя в его бумагах. С него начинается список членов городского детского клуба. А так как твое имя единственное, возле которого не было имен родителей, то мы решили, что ты именно тот человек, который помогал Дрюитту.

– А вы прям настоящие детективы, да? – заметил Финнеган.

– Значит, ты ему помогал. И в чем заключалась эта помощь?

Казалось, что в этот момент Финнеган вспомнил о том, что можно было с натяжкой назвать правилами приличия, потому что он, не вставая с места, подвинулся на диване, похлопал по одной из его многочисленных подушек и предложил: «Приземляйтесь, ежели чо». Из этого суперинтендант заключила, что ей предлагают присесть. Она воспользовалась приглашением, хотя когда оказалась рядом с молодым человеком, ей в нос ударил запах нестираных носков, что было довольно странно, потому что носков он не носил. Ардери стала ждать, когда Финнеган прояснит, что же он делал для клуба Дрюитта.

– Я помогал им с подготовкой к школе, – рассказал парень. – Со спортивным инвентарем. Показывал, как пользоваться Интернетом для выполнения школьных заданий и все такое. А еще мы ходили в походы. И там я устраивал демонстрации.

– Демонстрации чего? – Изабелла надеялась только, что таковые не затрагивали область личной гигиены и мир моды.

Парень поднял свои руки. Ардери заметила, что для человека его роста они на удивление маленькие.

– Карате, – пояснил ее собеседник. – Детям это нравится.

– Полагаю, что вы должны быть сильны физически, – заметила суперинтендант.

Финнеган бросил на нее взгляд, по которому было понятно, что он догадался, к чему она клонит.

– Насколько я знаю, быть сильным – это не преступление.

– Конечно, нет, – согласилась Изабелла. И переключилась на Дрюитта, спросив Финнегана, что он о нем думает.

– Ну, тут все просто, – ответил парень. – Думаю, что он был не тот человек, который мог совершить самоубийство, и именно это я говорил всем, кто был готов слушать. Но, к сожалению, мое мнение никого не интересует.

– Для этого я и пришла сюда, Финнеган.

– Финн, – поправил юноша.

– Прости. Финн. Я пришла для того, чтобы услышать твое мнение.

– А почему?

– Потому что ты работал с ним в детском клубе.

– И вы хотите знать, путался ли он с малышней, так? Вы хотите знать, замазался ли он в этом, потому что именно за это его и собирались поджарить на медленном огне?

– Я хочу знать все, что ты готов мне рассказать. Твое мнение по любому вопросу, связанному с Йеном Дрюиттом, для нас очень важно.

– Вы говорите прям как моя мамаша.

– У меня есть собственные дети. Это, наверное, голос материнской крови. Так у тебя есть какое-то мнение о мистере Дрюитте?

– Есть, – ответил Финн. – Он был хорошим парнем. И заботился обо всех этих детишках в клубе. Ведь откуда взялись большинство из них? Их же направляли в клуб из-за того, что он мог для них сделать, а это было, скажу я вам, в тысячи раз больше, чем делали их родители. Я никогда не видел – ни разу в жизни, – чтобы он что-то сделал малышу, кроме, может быть – и я подчеркиваю, может быть, потому что никогда не видел ничего такого и ничего подобного не помню, – легкого шлепка по плечу, или подзатыльника, или чего-то в этом роде. Кроме этого, он не делал ничегошеньки. Он был классный.

– Понимаю, – сказала Изабелла.

– Вот и хорошо, – выдохнул юноша.

– Но растление малолетних – это процесс обольщения, занимающий довольно длительное время, – продолжила суперинтендант. – Растлитель обрабатывает свой объект таким образом, чтобы ребенок думал, что разврат – это часть их взаимоотношений.

Во время этого монолога Финнеган вновь взял в руки свое буррито, но сейчас бросил его на кухонное полотенце с такой силой, что полотенце соскользнуло со стола и буррито оказалось на ковролине, выглядевшем так, как будто его не пылесосили в течение пары поколений, поэтому размазавшиеся по нему фасоль, сыр и что там еще мало изменили его внешний вид.

– Вы что, меня не слышали? – спросил Финн.

– Слышала. Конечно. Но, Финнеган, мужчина…

– Финн! – закричал парень. – Финн! Финн! Финн!

– Да. Прости. Финн. Так вот, мужчинам удается избежать обвинений в растлении, потому что они выглядят именно так, как ты сейчас описал мистера Дрюитта: мягкими, заботливыми, преданными делу и так далее. А если развратитель выглядит как-то по-другому в глазах своих потенциальных жертв или их родителей – или даже в глазах своих друзей, – тогда он никогда не сможет стать активным педофилом. Но я полагаю, что тебе это известно.

– Что мне известно, – возразил Финн, – так это то, что он никогда не переступал грань в общении с этими детьми. Если б он это сделал, то они прибежали бы ко мне.

– А ты сам? – задала вопрос Изабелла.

– Я тоже никогда не переходил границы с детьми. – Финн мгновенно покраснел. – Вы что, хотите обвинить меня…

– Нет. Прости, конечно, нет, – сказала Изабелла, хотя и задумалась, что бы сержант Хейверс, с ее знанием Шекспира, смогла бы вынести из этой реакции молодого человека, не говоря уже о его довольно любопытной манере говорить – что-то вроде «сами догадайтесь, к какому классу общества я принадлежу», как будто сам он этого не знал.

– Я хотела спросить, не пересекал ли мистер Дрюитт черту в отношениях с тобой.

Финнеган покраснел еще больше, если такое было вообще возможно.