Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, ладно. — Пахро захлопнул свой ежедневник. — Уважаю, когда честно отвечают. Все, что мы проговорили, оформляете отдельной бумагой и отсылаете мне. Срок — два дня. Пробелы «не знаю, не думал» должны быть заполнены. Может, вопросы ко мне есть?
— По данной теме вопросов нет. — Четко ответил Астахов.
— Тогда пора и пообедать. Или уже и поужинать?
— Все готово, но нужно выехать за город.
— На бывшие обкомовские дачи?! — рассмеялся Пахро и снова превратился в простецкого парня. — Куда ни приедешь, везде на обкомовские дачи селят. Поехали!
По дороге он снова рассказывал анекдоты, за столом с удовольствием прихлебывал коньяк, хвалил строганину из стерлядки и попутно рассказал, между прочим, что в Сибири он в первый раз и жаль, что времени совсем нет и ничего толком посмотреть не успеет.
— Давайте хоть по Оби прокатимся, — предложил Астахов. — Катер у причала.
— С удовольствием!
Прогулочный катер, накрытый на палубе светлым тентом, бойко отошел от причала и, быстро набирая скорость, пошел вниз по течению. Обь, приняв в себя коренную воду, лежала в полном разливе, затопив берега, обдавала прохладой, искрилась отблесками от закатного солнца, и глаза не могли охватить разом всю ширь реки.
— Человек может бесконечно смотреть на воду, на огонь и, как утверждают циники, на руки бухгалтера, выдающего зарплату. — Пахро подошел к борту катера, к самому ограждению, оперся на него и вдруг спросил, не оборачиваясь, совершенно неожиданное: — А вы, Сергей Сергеевич, с шефом своим, Сосновским, давно знакомы?
— С конца восьмидесятых.
— А, понятно, перестройка, свежие ветры, новые веяния, социализм с человеческим лицом — все мэнээсы тогда в трибуны подались. Понятно. Я почему спросил… Телега серьезная, в виде дискеты, прикатилась к нам. И там про Сосновского много интересного сообщается, не только про него, но и про все окружение. Деталей раскрывать не буду, но вы Сосновскому передайте, что судьба этой дискеты теперь у него в собственных руках. Проведет выборы достойно — дискету утилизируют, проведет их плохо — ну, тут я не предсказатель…
«Значит, дискета не в одном экземпляре существует, — сразу же догадался Астахов. — И сколько их нашлепали? И куда еще отправили?»
Невидимые жесткие пальцы сжались на горле. Почему-то захотелось выпить, нестерпимо захотелось.
Астахов запоздало выругал самого себя, что не приказал выпивку и закуску доставить на катер, но не возвращаться же теперь; он сглотнул слюну, но голос все равно дрогнул:
— А что мне теперь делать?
— Да вы не волнуйтесь так, Сергей Сергеевич. Работайте, как работали, и все тип-топ сложится. Все в наших руках! У нас в институте, когда я учился, ректор был, настоящий узурпатор, доктор наук, профессор, научное светило и видом величественный, как государь. К нему на прием, как в Кремль, не каждый мог попасть. А тут один аспирант кандидатскую наваял, защищаться надо, а защиту откладывают и откладывают. Извелся парень, на прием попасть не может, время идет — и вдруг удача: заходит в туалет и видит — светило у писсуара стоит и нужду справляет. Бедолага с одного бока к нему подскочит, с другого, бормочет: вот кандидатская, вот тянут, как-то бы ускорить… А светило предмет свой мужской встряхивает, процедуру закончив, и отвечает этак величественно: уско-о-рим, все в наших руках!
Астахов попытался рассмеяться, но получилось плохо — не смешно ему было, с каким-то двойным смыслом показалась рассказанная история. Извинился, что на минутку оставит гостя, и зашел в рубку. Там, у штурвала, хозяйничал рулевой, одетый в белую рубашку и в белые штаны, на голове красовалась капитанская фуражка с крабом — этакий морской волк, но воспитанный и вымуштрованный: понял с полуслова:
— Сергей Сергеевич, в кубрике, в баре, коньяк есть и водка, в холодильнике, по-моему, колбаса осталась. Хлеб должен быть. Но вы маленько подождите, если можно, сейчас подойдем, там мужики, браконьеры, обычно уху варят, я сбегаю, принесу. Уха у них всегда отличная, с дымком. Как скажете?
— Ну, давай уху, если твои мужики на месте, — согласился Астахов и спустился в кубрик. В баре, действительно, стояли коньяк и водка. Недолго думая, Астахов налил себе водки, выпил, не закусывая, долго смотрел в иллюминатор на волну, которая отбегала от катера, и пытался успокоиться. Получилось. Он повеселел и поднялся на палубу.
Солнце почти отвесно шло на закат, и вся речная ширь заливалась мягким розовым светом; вода, еще недавно мутная и серая, как обычно и бывает в половодье, теперь казалась подкрашенной и застывшей, будто река остановилась. И лишь волны, отходившие от катера, показывали, что все оставалось по-прежнему. И река текла, и вода была желто-мутной, просто игра света ненадолго сыграла в обманку и скоро, совсем скоро, иссякнет — вот еще солнце чуть опустится, зацепится за островерхие макушки дальнего бора, скатится, уже невидное, вниз — и картина изменится.
«Как в сермяжной жизни, — невольно подумалось Астахову. — Одна полоса меняет другую, и так быстро меняет, что опомниться не успеваешь». Известие о дискете, услышанное от Пахро, было для него столь неожиданным, что никак не мог прийти в себя. Кроме самого известия имелась еще одна закавыка — он до сих пор не доложил Сосновскому о сюрпризе в поздравительной папке, всякий раз откладывал на следующий день, а Наталья тоже молчала, видимо, посчитала, что, проявив бдительность, она свой долг выполнила, и дальше, как говорится, не ее ума дело. Иначе бы Сосновский обязательно спросил про дискету. Но он не спрашивал. Значит, пока не знает. А вот почему не доложил? Четкого ответа у Астахова не имелось, но что-то подсказывало ему — не торопись. И он не торопился. А сегодня — вот такое известие. И что прикажете делать?
— Сергей Сергеевич, — подал негромкий голос рулевой, выглянув из рубки. — Вон они, сидят у костра. Я причаливаю?
— Причаливай.
Катер сбавил ход и мягко приткнулся носом к песчаному берегу. Рулевой, не спуская трапа, перепрыгнул через борт и быстрым шагом направился к поваленному тополю, на котором сидели перед небольшим костерком два мужика. На перекладине висел объемистый и закопченный котелок.
— Куда это он? — спросил Пахро.
— Да ухи сейчас принесет, с дымком, отведаем. Не против?
— Подождите, Сергей Сергеевич, подождите. Давайте в народ
