На заднее сиденье черной Волги ее безвольное слабо сопротивляющееся тело затащил молодой и незнакомый парень с испуганными глазами. Он трясущимися руками задрал ей юбку, чтобы вколоть что-то прямо в бедро, а затем, перебравшись на водительское место, завел двигатель.

А ведь дед ведь говорил, что нечего их бояться — машин этих дурацких…

А оказались правы дети.

Глава двадцать пятая, в которой наука проигрывает в нечестной игре

Молодой парень с бледным лицом и напряженными губами сжал правую ладонь в кулак, а затем, переложив в нее шприц, сжал левую. Потом сделал шаг вперед и, склонившись совсем близко — так, что слышно стало прерывистое нервное дыхание — осторожно завернул рукав блузки и обнажил руку до середины плеча.

— Костя, чего замешкался? — поторопил его Валентин Иванович. — Быстрее давай. А потом дуй еще за веревками. Руки тоже надо связать потом. Не дай бог еще вырвется!

Сквозь остаточную после успокоительного дрему Соня разглядела на нем белый халат и мутное темное пятно вместо лица. Вот теперь он соответствовал ее представлению.

Когда зрение стало четче, Соня сразу задергалась при виде иглы. Костя коротко вдохнул и, положив на предплечье ледяную ладонь, зафиксировал его, а затем, больше не раздумывая, вколол шприц в вену и потянул из нее кровь.

Он был совсем молодым. Наверное, такой же вчерашний студент, как и Соня. В его незамутненных глазах, еще не привыкших толком к тронутой иглой живой плоти, читался не столько страх, сколько сомнение.

Соня обмякла и медленно моргнула, не переставая смотреть в ясные светло-зеленые глаза Кости. Его не сильная, но ощутимая хватка на руке ослабла, а затем он нахмурился и отвел взгляд в сторону. Стыдно, что ли?

Соня думала об изучении вампиров и ученых. Она обговаривала это с Мишей, который медленно, но верно загорался мыслью, что у него может что-то получиться. Она сказала ему, что если он не выдаст ее секрет, то однажды она даст согласие на исследование ее крови и вообще всего, что может помочь найти лекарство от всех болезней. Миша в ответ на это просиял.

Согласие…

Соня вовсе не была против исследований, но у нее никто не спрашивал, хочет ли она доверить себя и свое тело рукам этих ученых.

Кристина согласия своему дяде тоже не давала, но ему оно, похоже, не нужно было нигде.

— Ну чего вы сопротивляетесь? Как вас там… Софья Николаевна?

Валентин Иванович подошел на место Кости, который понес ценный материал куда-то за пределы комнаты, совершенно не похожей на больницу или лабораторию. Но и домом Кристины это быть не могло — не дураки же они.

— Сами подумайте, — сказал Валентин Иванович. — Коли мы тварь какую необычную найдем, разве ж отпустим просто так, а? Только вообразите, сколько возможностей перед нами открывает изучение таких сверхъестественных существ? Сколько открытий мы сделаем! А тварь пусть навстречу идет. Разумная же. Понимаете, о чем я? Ради общего блага можно и потерпеть, да? Сможете?

Соня задергалась в путах, не чувствуя в себе никаких своих сверхъестественных сил.

Прямо поверх крепкой обмотки на ногах, был воткнут серебряный крестик. То же самое было на руках, которые связали после того, как взяли кровь. Уроды.

О чем только Кристина думала? Не могла же и правда ее сдать просто так? Она рассчитывала на то, что Соня справится и покусает всех за нее, и не подумала, что ее свяжут, увезут куда-нибудь совсем далеко, где не отыскать, и обколют какой-то дрянью, чтобы постоять за себя не смогла?

У Кристины же был план? Она же предупредила хотя бы своих друзей?!

Чем больше Соня об этом думала, тем более сильное отчаяние ее захлестывало.

Умереть ей не дадут. Но пытать, может быть, будут и на кусочки, скорее всего, тоже покромсают.

Захотелось зареветь, но злость на себя, свою доверчивость, на Кристину и на Тимура Андреевича — просто потому, что опять оказался прав — преобладала и не давала ей раскиснуть окончательно.

Не добившись от Сони никакого ответа на свои пространные речи о науке, Валентин Иванович куда-то исчез, хлопнув дверью, зато вернулся Костя. Чтобы следить за ней. Соня заметила на его шее крестик, а рядом с деревянным столом, где он сидел и портил зрение, уткнувшись в какие-то бумажки в папках, увидела полную бутылку без этикетки — ну точно со святой водой. Смешно.

— Отпусти меня.

Костя вздрогнул, роняя папки, и повернул в сторону Сони испуганное лицо.

Может быть, он совсем не ожидал, что Соня подаст голос. Голос — это слишком человеческое, а то, в чем принимал участие Костя — нет.

— Я ведь не сделала ничего плохого, — сказала Соня.

Костя отложил бумажки и осторожно приблизился к дивану, на который ее положили. Как к клетке со зверем.

За человека он ее совсем, что ли, не считает?..

Долго — очень долго — он разглядывал Соню при тусклом свете — за окном, кажется, уже стемнело, а небольшую комнату освещал только торшер в углу.

— Ты вампир, — тихо сказал он.

— Да.

— Ты можешь быть полезна науке, ты же понимаешь?

— Понимаю.

— Тогда и почему я не могу тебя отпустить понимаешь тоже, верно?

Соня устало склонила голову к плечу. Шея страшно затекла от долгого неудобного положения.

— Верно. А ты поймешь, что я хочу домой? Просто домой. Меня там бабушка ждет. А в городе мама с дедом. У меня есть семья. И друзья. Я ведь только-только научилась… быть такой и не ненавидеть себя за это. Только-только поняла, что смогу жить нормально. Как все.

Костя еще немного приблизился. Соня видела, как бледны его щеки и все его тело напряжено до предела и вот-вот готово сорваться с места, если она вдруг невероятным образом освободится из пут и решит вцепиться ему в горло.

— Как давно ты… такая? — спросил он.

— Почти полгода.

Ясные глаза расширились от изумления.

У Сони затеплилась надежда на то, что у молодого парня не черствое сердце и его можно убедить помочь.

— Но как? — выдохнул он еле слышно.

Неужели он думал, что ей лет сто?..

— Не по собственному желанию. Так же, как и здесь нахожусь.

— Извини.

Костя сделал шаг назад, но совсем не ушел. Присел рядом на стул.

— Можно же по-хорошему это все устроить, — спокойно сказала Соня. — Зачем похищение?

— Валентин Иваныч сказал, что таких, как вы, обычно отлавливают и убивают, потому что вы высасываете кровь у людей до последней капли.

— Я пью кровь, которую мне