— Отчего же. Я ведь потому и пришел к вам, узнать, нет ли чего нового.

Мне не хотелось вводить Гордеева в курс всех обстоятельств, которые стали мне известны. Я чувствовала себя едва ли не палачом, совершающим медленную, казнь жертвы, глядя в его потухшие грустные глаза.

— Есть.

Вздохнув, я опустилась в кресло напротив него и закурила.

— Только, увы, ничего хорошего… Мне придется вас разочаровать.

— В очередной раз, — тихо добавил он. — Но не бойтесь, я уже ко всему готов.

— Что ж, это облегчает ситуацию. У вашей жены, Паша, определенно был другой мужчина. Только мне пока не удалось выяснить, кто он. Но это не главное.

— Что же главное? — спросил он равнодушно. Видимо, известие о любовнике его не задело настолько сильно, насколько я могла предположить. Вероятно, к нему он уже был подготовлен. Я молчала раздумывая, как продолжить.

— Так это с ним она встречалась по ночам, когда говорила мне, что идет на дежурство в больницу?

— Нет. По ночам она работала.

Он удивленно вскинул брови.

— Но вы же сами сказали, что она там не работала.

— Там — не работала. Она работала в другом месте. Марина танцевала стриптиз в ночном клубе.

— Марина танцевала стриптиз в ночном клубе?! Зачем?!

Он был поражен.

— Ей нужны были деньги. Много денег.

— Зачем? — опять спросил он, глядя на меня все с тем же недоверием.

— Ее шантажировали, Паша. Целых шесть месяцев она выплачивала какому-то человеку некую сумму денег, боясь быть разоблаченной.

— Разоблаченной в чем?

— А вот этого я пока не знаю. Не знаю и того, кто именно шантажировал Марину. Но уверена, что и те пятьсот долларов, которые она каждый месяц брала у вас якобы для того, чтобы перечислить их на счет детского дома, в котором выросла…

Я не стала договаривать, заметив, что он меня уже не слушает. Он опустил глаза и крепко сжал пальцы — они хрустнули и побелели. На него было страшно смотреть, и мне было неприятно то, что я не по собственной воле оказалась косвенной причиной его переживаний.

— Паша, — сказала я спустя несколько минут, — не нужно так… Теперь уже ничего не изменишь.

Он поднял на меня глаза, и, взглянув в них, я вдруг испугалась. Он смотрел на меня — но как бы сквозь меня, и я совершенно отчетливо сумела разглядеть, как его зрачки медленно расширились, сделав глаза почти черными.

— Откуда… откуда у вас эти серьги?

— Серьги? — повинуясь какой-то гипнотической силе, исходившей от его взгляда, я подняла ладони и дотронулась пальцами до мочек ушей. — Мне их подарили.

Он еще некоторое время смотрел на меня не моргая, а потом вдруг заметно обмяк и расслабился.

— Ну да, конечно… Извините, я вас, наверное, напугал.

— А в чем дело? — попыталась я выяснить причину его реакции.

— Просто точно такие же есть у Марины. Я подарил их ей… Да какая разница! Так о чем мы разговаривали?

Но я уже даже не помнила, о чем мы разговаривали.

— А эти серьги… Они не пропали? — с сомнением в голосе поинтересовалась я.

— Нет, они не пропали, все так же лежат в шкатулке, я видел их сегодня.

Успокоившись, я попыталась было снова приступить к прерванному разговору, но несколько минут спустя поняла, что эти серьги не дают покоя Гордееву. Он так и смотрел на мои уши и отвечал на вопросы невпопад. Я встала и решительно потянулась за маленьким зеркальцем, которое лежало в косметичке на тумбочке.

— Я сниму их. Кажется, они вас сильно смущают.

— Да, пожалуй, вы правы.

Одна сережка никак не снималась, я потянула ее, чуть не вскрикнула от боли и уронила ее на пол. Она покатилась по полу, Гордеев наклонился и поднял ее.

— Спасибо, — поблагодарила я и протянула руку, однако он не торопился отдать мне сережку. Он смотрел на нее как на некий священный реликт, как на фетиш, и медленно подносил все ближе к глазам. Я уже начала серьезно сомневаться в здоровье его психики, — в его медленных движениях, в тяжелой сосредоточенности взгляда была какая-то маниакальность — черт бы побрал эти сережки!

— Ничего не понимаю… — медленно проговорил он. — Откуда у вас эти сережки?

— Мне их подарили, — снова повторила я. — Кажется, вы уже спрашивали.

— Когда? — задавая вопрос, он не смотрел на меня, не в силах отвести взгляда от поблескивавшего бриллианта.

— Сегодня.

— Это Маринины сережки, — он произнес это абсолютно уверенным голосом и наконец посмотрел мне в глаза.

— Вы же сами сказали… — начала было я возражать, но тут же осеклась, поняв, что его уверенность не может быть случайной и ни на чем не основанной.

— Вот здесь, видите, — он жестом подозвал меня, я подошла и посмотрела туда, куда он показывает. Внимательно приглядевшись, я заключила:

— Да, застежку определенно ремонтировали.

— Вот видите!. Ведь вы тоже с трудом сняли сережку, точно так же снимала ее и Марина, а однажды застежка сломалась, и я отнес ее в ремонт. Я совершенно точно помню этот след от плавки. Это Маринина сережка! Но тогда, значит…

— Значит, что те серьги, которые лежат у вас дома, — копия. Не исключено, что и все остальные ювелирные украшения тоже уже давно проданы. Послушайте, Паша, мне, кажется, вам следует проверить, не заложена ли ваша квартира, — заключила я со вздохом.

— Но… зачем?

— Причина все та же — шантаж. Другой причины продавать собственные украшения я не вижу. Кстати! — мелькнувшая в голове мысль внезапно заставила работать мое сознание с удвоенной силой. — Колье! Когда оно исчезло?

— Не знаю… За неделю до гибели Марины я его видел, но, может быть, это тоже уже была всего лишь подделка.

— Нет, это была не подделка, — с уверенностью возразила я. — Иначе оно бы не пропало! Скажите, ведь на убитой его не обнаружили?

— Нет, не обнаружили, — подтвердил Гордеев.

Я посмотрела на часы. Черт возьми, все магазины уже давно закрыты. Это же надо было проспать столько времени, отругала я себя. Придется ждать до завтра, только вот…

— Вы сумеете мне его описать? — с сомнением спросила я у Гордеева. Но потом поняла, что вряд ли его описания будет достаточно для того, чтобы распознать это колье среди сотен других, возможно, похожих экземпляров.

— А еще лучше будет, если вы завтра с утра отправитесь вместе со мной по ювелирным магазинам в поисках этого украшения. Не исключено, что именно колье поможет прояснить ситуацию. Или вам ребенка не с кем оставить?

— Да нет, почему же, Тагир охотно останется с Аленкой. Я же говорю, они друзья,