Походил вокруг нее косолапый, понюхал. А потом вдруг, как настоящий мужик, взял да и по самым деликатным женским местам тихонечко прошелся лапой. И сразу же в лес подался.

Девки-то все это из-за кустов наблюдали, а потом всей деревне рассказали. Смеху-то было!

Таисья тогда была девушкой видной, в самом соку. Многие деревенские ухажеры были бы не прочь на месте того медведя оказаться, да только девка себя в строгости блюла и близко их не подпускала.

А косолапому позволила себя облапить. Вот «медведевой невестой» и стала.

Даже на свадьбе ее настоящему суженому Ивану подвыпившие гости советовали покрепче обнимать невесту, чтобы ночью в лес не убегла. А утром красную от смущения молодую донимали вопросом: кто лучше любить умеет – Иван или медведь?

Прозвище-то прозвищем да только Таисью у нас в деревне любили и крепко уважали.

Жизнь она прожила нелегкую, а к людям всегда доброй была.

И никогда не обижалась, когда над этой историей смеялись.

Р. И. Титова, г. Каргополь

Ох, и наделала же в Коряжме переполоху телеграмма от бабы Маши.

«Приезжайте срочно» – это от восьмидесятидвухлетней старушки, живущей за много верст отсюда – в Тимасовой Горе Рябовского сельсовета. Бестелефонный сын, получив такое послание, галопом рванул к брату, телефон имеющему. Выяснять, что там, в Ленском районе, стряслось, здорова ли матушка, жива ли…

– Медведь, – услыхали в ответ.

– Медведь? – почти дуэтом прокричали в трубку мужики, ничегошеньки не понимая.

…Дом у Марии Григорьевны Малковой – прежней постройки, на две избы поделенный. Одна половина летняя, другая – зимняя. Так вот в ту, нежилую, и пожаловал гость незваный. Средь ночи услыхала Мария Григорьевна шум, на возню похожий.

«Опять кошки резвятся, – подумала, – шугануть бы их, попужать, да вставать с постели неохота. Сами угомонятся».

А поутру – глядь, а там – окошко настежь, продукты, хранившиеся в пакетах, банках, рассыпаны да попорчены. Будто злодей-хулиган нарочно прошелся. И сахара, сахарочка нет! С чем чай пить?! Досада взяла бабульку.

К людям с новостью поспешила. А тех будто оглушили.

– Какой зверь?! Ты что, Григорьевна? Какой, к лешакам, в деревне мишка!

Не верят, стало быть. Но окно все же сосед Александр Васильевич хорошенько заколотил. И поперечину для пущей убедительности и надежности прибил. Живи, дескать, спокойно, без своих фантазий-сказочек.

Да какое там спокойствие! Ночь настала – не спится, не лежится старой. Ближе к утреннему, часа эдак в два, чует – ходит кто-то под окнами. Без опаски ходит, не крадучись. Вот по крылечку тяжело поднялся, вот в окошко глянул. Дзынь – и стекло в раме вдребезги. Покряхтел-покряхтел пострел, да влезть в него не сумел. Не той комплектации. Повертел, покрутил – и ходу к прежней лазейке. Сковырнул соседскую плотницкую работу, как семечки сплюнул. Забрался в горенку и давай по-новому шуровать, разбойничать. Шумно так!

Вот тут-то терпение Марии Григорьевны и лопнуло.

– Проучу мерзавца!

Шлеп-шлеп, топ-топ – засеменила беде и медведю навстречу.

Свет включила. Батюшки-свят, Топтыгин персоной собственной! Как ни в чем не бывало, сидит, пофыркивает, последние остатки малковского провианта уплетает. Ни стыда, ни совести.

Рявкнула тогда Мария Григорьевна не своим голосом. Да так гулко, что у самой аж в ушах задребезжало. Михайло Иванович вздрогнул, сконфузился, обмерив хозяйку недоуменным взглядом, и, опустив низко морду, не спеша закосолапил в ее сторону. Но даже когтем женщину не затронул. Мимо прошмыгнул.

А Мария Григорьевна знай орет. А глазами на михлюдку косит: шерстка-то у него коричневая, бархатистая, с отливом… Мягонькая, знать. Шубенкой бы такой обзавестись…

А медведь метнулся туда, дернулся сюда. Сервант с места сдвинул, зеркало большое опрокинул, разбил… покряхтел-посопел – и в окно напролом полез. Да зад у пришельца широк в костях оказался, проходит в отверстие худо.

Пока мишка ворочался, старушка в себя приходила. Опомнившись, схватила в руки не то веник, не то ухват – и давай вражину по сидячему месту колотить-хлестать. Чтоб неповадно было ему, пакостнику, впредь в чужие дома вламываться. Откуда и смелости хватило у бабуси.

…Вдругоряд к соседям заторопилась Малкова с новостью:

– Правду сказывала, не верили!

Пошли деревенские гамазом убеждаться. Зачесали затылки мужики. Бабы заохали. Ведь вся стена когтями звериными мечена, вся земля лапами умесена…

Теперича Мария Григорьевна не прочь сменить место жительства и поскорее перебраться из Тимасовой Горы в Коряжму. К сынам – Николаю Ивановичу и Виталию Ивановичу. Их город, сказывают, отнюдь не медвежий угол…

Владимир Ноговицын, г. Коряжма Архангельской области

История эта случилась в феврале 1999 года в моей родной деревне, на юге Архангельской области. Деревня, как и вся российская глубинка, живет трудно: богатый когда-то совхоз захирел, три четверти молочного стада пущено под нож, фермы давно требуют ремонта, техники новой нет, половина полей не засевается…

Отсюда – полдеревни мужского населения официально нигде не числится, то есть считается безработной. А жить-то как-то надо, семьи кормить надо, и вот мужики правдами и неправдами рубят лес, а перекупщики по проторенным дорожкам гонят его в Москву, в Питер, в Скандинавию.

А мужчины и женщины, которые продолжают работать в захиревшем совхозе, зарплату не получают годами, пенсионеры (а каждый третий в деревне – пенсионер) скудное свое «жалованье» также не видят месяцами. В какой дом ни зайди, почти в каждом – безденежье, голод, безысходность…

Безысходность, по всей видимости, заставила удариться моих земляков (а в особенности пожилых землячек) в религию. Да не в православную – в одном доме собираются и читают Евангелие «католики», не признающие ни икон, ни крестиков на шее, в другой же избе читают «иеговисты» «Башню стражи», невесть откуда взявшуюся в деревне.

Я взял эти слова в кавычки потому, что мои земляки не знают всех тонкостей данных течений, да они и не вдаются в эти тонкости. А книжки эти читают от безысходности. Да еще «католики» с «иеговистами» и враждуют между собой.

Но – ближе к делу. К одной пожилой «иеговистке» (имени-фамилии я называть не буду) и во сне, и наяву стал являться «бог». Какой это бог – Иегова, Саваоф или Будда, мне неизвестно, но только «бог» этот по ночам стал диктовать ей свои послания, а она по простоте своей стала эти послания записывать и читать их «единомышленникам».

И вот как-то этот «бог» явился к ней и сказал, что в такой-то день и час за жителями деревни прилетит корабль и все желающие могут улететь на нем на другую планету. На планете той – всегда лето, и все люди там здоровы и счастливы. А лететь до нее две недели, и в дорогу каждому, кто хочет покинуть Землю, желательно захватить узелок с чистым бельем и сухим пайком.