«нутряной идеологии» – «марсианский проект»: «Освежевать политику и освежить литературу, научить пацанов писать стихи, а усложненных поэтов – строить баррикады». Привлечь и разогнать свежую кровь.

Кстати, в «Книге без фотографий» Сергей пишет, что надоумил его на такое название, да и вообще на поход в политику его двоюродный дядя Болбас, который противопоставил «писулькам» помощь «делом народу». Это он сказал, что должна быть своя команда, что надо ездить по стране, общаться с людьми и взять в качестве названия это боевое «Ура!».

Синдром преждевременного старения, который преодолевает Шаргунов, был крайне опасен для поколения, зараженного им. О них, бескрылых, превращающихся в насекомых под гнетом привычки, пишет Сенчин. «Молодежь к выходу на пенсию готова», – выговаривал им Прилепин в своей публицистике, называя молодых самой реакционной частью общества. Садулаев писал в своем ЖЖ о «поколении трусов».

Тогда и я сам рассуждал о двадцатилетних «пенсах»: «Картина преждевременного старчества и немощи молодых ужасает. Наше общество накрыла какая-то эпидемия, когда сплошь и рядом видишь двадцатилетних пенсионеров, которые и в подметки не годятся по своей энергетике тем же шестидесятилетним – семидесятилетним. У них зачастую нет искры в глазах, жажды и радости жизни. Они не живут протестом или довольствуются каким-то искусственно выведенным его гибридом. Они не имеют своего голоса и будто растения соглашаются с жизнью по плану поливок и удобрения почвы. Их ослепили блестящие бубенцы современных колонизаторов мира, и за эти безделушки они готовы на всё что угодно. Это поколение совершенно не героично, оно мещанское изначально. Так и вспоминаются строки из Константина Кинчева: “Моё поколение молчит по углам, моё поколение не смеет петь”».

Не хотелось, чтобы всё это воспринималось как ханжеское брюзжание, предъявлять к себе нужно по максимуму, иначе через 15–20 лет будет чудовищно стыдно за свои упущенные возможности, за то, что серой тенью с плеером в ушах и прочими примочками уныло прошли по жизни.

Общество устало, оно импотентно. И что самое невыносимое – многих такая ситуация устраивает и никто ничего менять не собирается, потому как это, в конце концов, невыгодно.

Важный вопрос: куда испарилась энергия, почему произошло обмельчание запросов и устремлений?

Нашелся замечательный механизм управления массами, который по большому счету производное из традиционного разряда кнута и пряника, хлеба и зрелищ. Активно используется массовая культура, доведенная практически до дебилоидного состояния.

Молодежь что пошустрее и с карьеристскими замашками активно прилепляется к власти. Организуются всевозможные молодежные советы, «Молодые гвардии», встречи с небожителями на Селигере. И власть отвечает взаимностью, объявляется Год молодежи, что-то говорят о возрождении интереса к спорту и всякие прочие разности. Но от всего от этого не легче пенсионный формат мыслей и образа существования это не отменяет.

Молодые, бравые начинают заново шагать на официальных демонстрациях, пропагандировать какой-нибудь здоровый образ жизни, но как-то от всего этого не радостней, не веселее. Скребет что-то на душе, хоть ты тресни. Лучше, может, сейчас позлобствовать, позлопыхать, чем несколько позже за тобой начнут гоняться с тяжкими битами.

Умелые декораторы обставили всё ширмами, за которыми – кладбищенская тишина и покой, а в лучшем случае – система загонов, огороженная флажками, которая погружает тебя в летаргический сон. Вместо реальной жизни с ее буйством чувств, эмоций и страстей, с твоим индивидуальным голосом и позицией в ней, выбрана имитация.

Вне этого – суровый приговор, который как-то проговорил Захар Прилепин: «В России продвижение молодых людей, мыслящих чуть иначе, невозможно вообще ни в какой сфере». Может, кому-то это и нравится, в этом заложены четкие инструкции, понятные правила игры. Когда есть правила, определенная за тебя колея жизни, воля отменяется, вместо нее покорное и инерционное движение, где шаг вправо, шаг влево – понятно что…

И всё бы ничего, можно было бы плюнуть на всё это и, развернувшись, уйти в сторону, но призрак отчаявшихся и гневных с бейсбольными битами, орудием ненависти к твоей расслабленности, преследует… Как быть с этой грозной перспективой грядущего отчета за дела?»

Если герметичный литературный круг ведет к преждевременному старчеству, то политика рано или поздно – к запою. Если «чародей» Ваня Соколов срывается на свист во время встречи с президентом, то Шурандин – на декламацию во время политического ток-шоу: «Мы ненавидим вас и смеемся над вами, уродливый болван. Скоро вас сметет метла революции! Да грядет великолепная, изгоняющая воров-чиновников, держиморд-ментов и проститутов-шутов революция! Могу вам только пообещать: революция вас, господин шут, не пощадит! И ей, и вам будет не до смеха!» Этим он избавлялся от удушья в политическом театре, требовал настоящего, свежего. И это свежее сулила литература, в которую он, уже преображенный, должен вернуться». В Воронеже, куда он попал по партийным делам, ветер прошептал ему: «Ты – писатель!» Он становится вольным стрелком и свободным художником.

В «Птичьем гриппе» Сергей как раз и описал современную молодежную среду, которую формируют либо нынешние компрачикосы, циничные дельцы, либо люди с кашей в голове. Делят поколение на секты. НБП, скины, либералы, АКМ, движение «Ниша» (чиновничий инкубатор), «Счастливая партия», руководство которой прокручивает бизнес – сдает на органы ее членов, практически как в голливудском фильме «Остров».

Сам автор говорит о «Птичьем гриппе» как о попытке «написать новую “энциклопедию русской жизни”, рассказать о самых разных стаях птиц, о всяких ярких певчих, и о том сапоге, который загоняет их в одну клеть».

«Жили-были птицы». Птицы летят, ими движет вера. Этим можно легко воспользоваться, легко манипулировать, разнести вокруг заразу – грипп. Герой книги, социолог Степан Неверов, лишенный культивируемой им веры и сам ни во что не верящий. Им движет простой и прагматичный вопрос: «Откуда берутся лидеры?» Им движет ненависть, ведь сам он ненавидит всех этих лидеров. Видит в них главную опасность и потому избрал тактику: предательство во спасение. У него также возник интерес к тому, откуда берется вера (вера в Ленина у активистов АКМ творила чудеса, а сама картинка вождя замироточила). Он пошел наблюдателем-соглядатаем по поколенческому морю, убеждая всех, что благодаря им вера либо пробуждается, либо возрождается. Говорит каждому то, что от него хотят услышать

Идеологию всех молодежных движений, с которыми он пересекался, Неверов воспринимал как «забавное оперение». Главным был нутряной жар: «Гриппозный, очистительный. Больное пламя затмевало разнообразие птичьих оперений, тела дышали огнем…» Этим жаром должна была переболеть современная молодежь, чтобы перестать быть падким на эти самые оперения, осознать суть, почувствовать настоящее, выйти из сна, остановить инерцию украденного времени. По мнению Неверова, основной знаменатель всех молодежных движений – революция, а их различие – это лишь разные пути к ней.

Не случайно на первых страницах перед