– Ни о каком диктофоне я ничего не знаю, – упрямо твердил Рома.

– Как же ты тогда узнал, где укрылся Вячеслав. Как ты нашел ту дачу, где его убил? – Пульхерия знала, что парень никого не убивал, но ей просто необходимо было заставить его разговориться, поэтому она решила подыграть следователям.

– Я никого не убивал! – Мякишев аж подпрыгнул на стуле от возмущения. – Зачем мне было его убивать?

– Из-за денег.

– Я даже не знал, где он был!

– Ты хочешь, чтобы мы в это поверили?

– Не знаю, о чем вы…

– Ты не был в прошлый вторник на даче, где укрывался Вячеслав Вольский? И не душил его? Как ты сумел подобраться к нему, чтобы он ничего не заподозрил? – нажимал на Мякишева Штыкин.

– Я этого не делал! Нет!!!

– Значит, вечером во вторник ты, покинув квартиру Оксаны Шпак, не поехал на дачу, где скрывался Вольский? Тогда куда ты отправился?

– Из квартиры Оксаны Шпак? – парень подозрительно взглянул на Штыкина. – С чего вы взяли, что я был в ее квартире? Я даже не знаю, где она живет.

– Разве ты не знаешь, где находится квартира женщины, которую ты убил перед тем, как убить Вячеслава Вольского?

– Убил? – растерянно спросил Рома Мякишев. – Оксана мертва?

Лицо парня побелело, глаза закатились. Он медленно осел на бок, соскользнул со стула и застыл на полу, лишившись чувств. Штыкин тут же опустился рядом на колени, одной рукой потрогал влажный лоб парня, другой поискал пульс. Потом поднял глаза.

– Это обморок. Пульхерия Афанасьевна, принесите воды. Там, кажется, есть немного в чайнике. Василий Карлович, помогите мне уложить его на диван, поровнее. Держите его за ноги.

Чайник был пуст. Пульхерия выбежала из комнаты, быстро нашла туалет. Достаточно было пойти на запах. Налив полный чайник, она вернулась в комнату, правда, не сразу нашла ее. Ей пришлось открыть несколько чужих дверей, прежде чем ей попалась нужная.

К тому времени парня уже уложили на диван. Пульхерия обильно смочила носовой платок и положила его на лоб Мякишеву, предварительно обтерев ему шею и грудь. Парень еще лежал неподвижно, но рука его уже неловко тянулась к мокрому носовому платку на лбу. Штыкин с легкостью приподнял тяжелое тело, усадил парня и спустил его ноги на пол, но они непослушно расползались, тело оседало словно тряпичное, а голова бессильно падала на грудь.

Штыкин снял со лба парня носовой платок и положил его ему на затылок. Прошло еще несколько минут, прежде чем Рома пришел в себя и выпрямился, при этом выглядел он совершенно несчастным.

– Меня сейчас стошнит, – сообщил парень слабым голосом.

– Надо же, такой здоровый, а чувствительный словно девушка, – удивился Штыкин. – Вставай, я отведу тебя в туалет.

Дождавшись их ухода, Пульхерия повернулась к Василию Карловичу:

– Вам не кажется, что Игорь Петрович перегнул палку?

– По-моему, все было сделано очень красиво. Допрос – не самая приятная работа, но без него не обойтись. Игорь Петрович владеет им в совершенстве.

– Я не это имела в виду.

– Виноват ли Мякишев на самом деле? Понятия не имею. Хотя нет, у меня есть особое мнение на этот счет. Я изложу его вам после допроса.

– У меня тоже есть особое мнение.

– Ну конечно же ваше особое мнение, Пульхерия Афанасьевна… Вы вообразили себя детективом…

– Я никого из себя не изображаю, – сердито оборвала его она, – просто задала себе несколько вопросов и попыталась найти на них ответы, применив самую обычную логику, не более того. Конан Дойль назвал это дедуктивным методом, а по-моему, надо просто пошире раскрыть глаза и постараться заметить детали, которые помогут решить задачу. Все очень просто. С чего вдруг Игорь Петрович решил, что Мякишев убийца?

– А почему нет? Если он упал в обморок, следовательно, не способен на убийство? – нахмурился Василий Карлович. – Нет, Пульхерия Афанасьевна, в предположении Штыкина есть резон. Давайте рассуждать логически или применим ваш любимый дедуктивный метод. Раз он написал и принес письмо, то не пойдет забирать деньги. Как мы знаем, он и не пошел. Далее, раз Мякишев не забирал деньги, следовательно, у него не было и мотива убить Вячеслава Вольского, иначе он ничего не получил бы. Если он не планировал убрать Реброва, тогда пакет с деньгами получил бы последний оставшийся в живых. Теперь о Реброве. Надо попытаться выяснить, не было ли у Мякишева идеи избавиться от него? Только случайное стечение обстоятельств привело к гибели Кузьмы Реброва…

– Или не случайное… – пробормотала Пульхерия.

– Что вы сказали? Повторите пожалуйста, я не расслышал, – отвлекся от своих рассуждений Василий Карлович.

– Да нет, это я так, о своем, о девичьем… Не обращайте внимания. Продолжайте, пожалуйста.

– Да я, собственно, закончил. Вот хочу спросить, нет ли у вас еще каких-нибудь соображений?

В этот момент в комнату вернулись Штыкин и Мякишев. Следователь поддерживал парня за талию. Несмотря на свои солидные габариты, Роман выглядел по-детски беззащитным. Игорь Петрович помог ему сесть на стул и подождал немного, чтобы убедиться, что парень в порядке, потом занял свое место, присев на край стола.

– Как ты себя чувствуешь? – с участием спросила Пульхерия.

– Уже лучше. Извините меня…

– Не за что, малыш. А теперь ты нам расскажи все, только честно, ничего не утаивая. В результате этой затеи трое твоих друзей мертвы. Я не хочу тебя пугать, но умер еще один человек, вернее, одна женщина. Один погиб в автокатастрофе, трое других – задушены. Предполагаю, что ты будешь следующим. Ну?

Мякишев облизнул губы.

– Что вы хотите знать? – спросил он глухо.

– Ты убил Вячеслава? Смотри мне в глаза и отвечай как на духу.

– Нет, Богом клянусь…

– А Оксану?

– Нет.

Пульхерия вздохнула.

– Сколько же вас было?

– Только четверо.

– И в живых остался ты один…

– Я знаю, – виновато вздохнул парень.

– Чья это была идея? Кто придумал весь этот план?

– Вольт… Слава Вольский. Он сказал… – Мякишев осекся.

– Ну, не стесняйся, – подбодрила его Пульхерия. – Так, что он сказал?

– Сказал, что отец не станет обращаться в милицию.

– Если бы сына не убили, думаю, так и было бы, – подтвердил Штыкин. – Фактически он нас не звал. Мы пришли к нему сами…

– Как вы собирались делить деньги? – поинтересовалась Пульхерия.

– Вы имеете в виду, сколько каждому?

– Да.

– Мне триста тысяч евро, Кузьме и Оксане по пятьсот, остальные – Вольту.