— Она потребовала треть для клана и четверть для себя лично, — сообщил Эмилий, — остальное мое и короля. Если ты выбьешь из Гулидиена привилегию. Зимний путь нужен. Даже в мирное время.

— Лучше корабли нормальные строить, — буркнула Немайн, — которые не тонут зимой. Но — пусть будут и волоки… Постараюсь. Как сестра-то, справляется?

— Лучше, чем я ожидал. — Тень забот и усталости на мгновение покинула лицо римлянина. — Местами лучше, чем я…

Долг сильней сна, злей голода. Немайн вдвойне привычно — как по стройке, пробежалась по лагерю: так поступал некогда Клирик, так и сама по новому городу носилась. Короткие вопросы: как устроены, хороша ли пища, есть ли больные, и напоминания: времени мало, отдыхайте, не отвлекайтесь на мелкие дела, все должны сделать римлянин и Эйлет. Вы же ее знаете! Не подведет. Машинально цапнутый из котла кусок. Проверки сида в мыслях не держала. Но удержаться не было сил. Ложка-другая — и все, людей объедать нельзя, а желудку чуть полегчало, ведь он невелик. Когда ноги принесли в свой шатер, оказалось — сыта. Закрыла глаза — почувствовала, трясут. Перед распахнувшимися глазами — знакомый носик. Чуточку островатый для японки. Темные косы вдоль щек. Тьма глаз, веселых и серьезных сразу. Нион. Луковка.

— Вставай!

— Уже выступаем?

Глаза разлепились, а уши не совсем. Словно ватой набиты. Вот и рожков к выступлению не слышно.

— Нет, но стража минула. Четыре часа. Тебе же больше нельзя… Гейс!

Как хорошо было на дромоне, без умных пророчиц! Но Луковка права. В войске достаточно ирландцев, чтобы уважать их обычаи. Да и камбрийцы воспримут нарушение ограничения Хранительницей как дурное предзнаменование. Значит, всем дрыхнуть еще пару часов, а Немайн нельзя? А не надо было быть дурой, когда договаривалась с подданными…

Зато есть повод — и время — проверить посты. Спящих нет? И на том спасибо. Теперь найти местечко, укромное, но заметное остальным, и рассчитать давешнюю придумку хотя бы приблизительно. Достаточно ли сил? Хватит ли времени? Люди, лопаты, кубометры. И часы. Часы, которые кто-то, совсем недалеко, покупает кровью, скупо стараясь подсунуть судьбе вражескую…

Но только перо потянулось к пергаменту, с дороги донесся детский крик. «Голодный», — шепнуло что-то внутри. Сразу вспомнился маленький. Может, ее сокровище тоже плачет. Пусть и на родные руки оставлено, но и родные — не свои. И та же Нарин. Раз отдала ребенка, что с нее станется на другой?

— Не плачь, мой маленький, — прошептала Немайн. — Мама только отгонит злых вражин от порога. И сразу вернется…

Эмилия во сне никто не ограничивал, а дремать в седле — невелика наука. На этот раз он ехал — слава Господу! — по настоящей римской дороге. Для того чтобы проинспектировать — вот именно! — настоящий римский магазин. Впереди — свои, позади — свои, на дороге людно, но не так густо, как днем. Опять же рядом все, кто должен опередить армию и помочь ей быстро и удобно отобедать. Можно бы и поклевать носом. Никакого ущерба чести — потому как опального чиновника Эмилия на деле-то и нет, а есть личина, которая со временем исчезнет в тартарары. Пусть ее и зовут так же, как и самого разведчика.

Иное дело — мысли. Голова пухнет! Вовсе не от проблем снабжения — эти-то, по сути, уже решены, и наемному интенданту остается только контроль за исполнением да оперативные поправки, вносимые разрастанием ополчения. За сутки перехода к армии Глентуи пристало больше полутора сотен человек. Отстало — сорок два. Непонятная девица, крутящаяся при базилиссе, Луковка, всех переписывает на каждой остановке. Толковая. Благодаря записям можно представить, что произойдет на следующем переходе. А значит, наскоро прикинуть, сколько и чего понадобится, да какой запас взять сверху. Мелькали даже идеи о том, как потом переправить вдогон армии излишки. Римлянин улыбнулся: да всю эту рутину он может переделать, не просыпаясь.

Покоя не дает оружие, виденное на поясе базилиссы. Одно к одному — славянское имя приемыша, камнемет, рассуждения о Дунае. Теперь вот и кривой меч, получивший прозвище, схожее со славянским словом, обозначающим кровь. Изо всех соседей Рима таким оружием пользовался только один народ. Авары. Те самые, которые возглавляли славянские орды, затопившие балканскую часть империи. Те самые, отвратить которых от стен Константинополя смогло только чудо. Потому что стены они уже разнесли в щебенку! Те, что во время очередной осады на Пасху пропустили в голодающую Солунь обозы — вроде как поздравили. Это язычники! Солунцы ждали подвоха. Не оказалось! Ни спрятанных воинов, ни яда, ни заразы. Авары, что сидят на дунайской торговле и получают от нее гораздо больше, чем платит откупающаяся от набегов империя. Мир же с таким соседом недешев, особенно когда другие границы не просто пылают — несутся к столице, как пожар в поле. То-то Немайн, как она себя зовет, все твердит, что платить дань нельзя никому и никогда. Начиналось-то с сущих медяков… Те самые, чей каган Баян стал регентом империи при малолетнем сыне Ираклия — как раз тогда, когда тот отправился в свой персидский поход. И чей данник, болгарский хан, был назначен наблюдать за передачей власти после смерти императора. С ханом император и породниться был не против, старшую дочь в жены наследнику предлагал. Сговорились, багрянородная выехала — да тут у болгар случилась усобица… Тут вам и свадьба, и гарантии, и вспомогательные силы против славян! Только свист кривых мечей да арканов у низовий Дуная — теперь болгарам своих невест пристроить некуда.

А багрянородная была слаба здоровьем, да вскоре после неудачного путешествия своего умерла. Эмилий хмыкнул. Слухи и эту смерть приписывали Мартине. Вот уж не в ее стиле деяние. О, как рвал на себе волосы начальник разведки, когда зачитали завещание, назначавшее вдовствующую императрицу регентшей! Боялся, что та пойдет по стопам Юстиниана и отменит разведку в принципе.

Эмилий оглянулся, словно мог рассмотреть августу за несколько миль и сквозь полдесятка холмов. Кривой клинок. Осадные машины. Имена. Уж не ее ли готовили в невесты степняку? Если так — зря. Такую не стыдно и на собственный трон. А что женщины, по римской традиции, не допускаются к власти, так традицию можно и обойти. Или проще — сломать. Вот только сама августа заниматься этим не хочет. Ей проще построить новую империю и новую традицию.

Нашла провинцию, отпавшую после очередной гражданской войны лет двести назад, да так и не возвращенную. И теперь решает все те же вопросы, что и в Константинополе пришлось бы. Пополнение казны. Торговля. Разбойники. Варвары на границах. И пока справляется.

Пела Немайн теперь только во сне. Увы, и в снах сосредоточиться на упражнениях для укрепления голоса не удалось. Сперва Немайн попыталась выбраться в музеи, но самые интересные залы оказались на реставрации, пришлось пялиться на экспонаты, которые она и так хорошо помнила. Впрочем, несколько мелких деталюшек сида все-таки подсмотрела. Например, подъемные шверты на бортах модели голландской херрен-яхты. Для суденышка, ходящего и по морям, и по рекам, самое оно.

Всякая польза от прогулки в Петродворец прервалась у знаменитого фонтана, где вместо Самсона, разрывающего пасть льву, довелось увидеть «БелАЗ», разрывающий кардан «Катерпиллеру». «Призрак» назвал сию кошмарину дивным образчиком конструктивизма, бегал вокруг, охал, ахал, да так, что забыл накормить даму пирожными — сладкими, и критикой — кислой с горчинкой. Слушать его оду конструктивизму и футуризму пришлось до самого пробуждения!