Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За что же это? — обратился к своему обидчику Дербишер.
— Разве не видишь, что твоему чертову колесу хотелось жару поддать, а то оно у тебя что-то очень лениво ходит.
Дербишер получил ушибы груди о деревянную тумбу, о которую он при падении ударился. Велосипед же был сильно попорчен.
Неизвестный при задержании назвался купцом Иваном Егоровым Тестовым. Преданный суду за беспричинное нанесение оскорбления Дербишеру и причинение ему убытков в 32 рубля, отданных последним за починку сломанного велосипеда, Тестов отрицал свою виновность.
— Если бы на самом деле я его ударил по затылку, то наверняка этого немца пришлось бы искать три дня и три ночи. А то, ишь какая невидаль: на тумбу упал. И только!
— Как три ночи? — удивился судья.
— Так! Вон у меня кулачище-то какой… Разве похоже, чтобы от его удара господин немец остался на этом же месте?
— Так вы не били их?
— Никак нет-с.
Вызванный в суд свидетелем мещанин Крылов удостоверил, что он видел, как Тестов ударил Дербишера.
— Как же вы говорите, — спрашивает судья вновь обвиняемого, — что не били, когда свидетель удостоверяет нас в этом?
— Ишь ты, какая каверза вышла. Я думал, что никто не видел, как я его ударил. Ан вышло по-другому! Делать нечего, сознаюсь: я ударил разик этого господина немца.
— Почему же вы не сразу сознались в том?
— По совести говоря, от стыда. Вдруг купец — и так по-бабьи подзатыльник дал. По-нашему, бить — так бить. Чтобы не стыдно было вспомнить.
Мировой судья Мещанского участка господин Матерн предложил сторонам примириться. Дербишер не замедлил заявить на это согласие с условием, что Тестов тотчас же внесет 50 рублей в пользу голодающих Алатырского уезда Симбирской губернии.
— Дорогонько немного за такой удар.
После недолгих препирательств Тестов внес требуемую сумму.
Нарушение общественной тишины
Мещанин Помаков в августе 1891 года был привлечен к ответственности за буйство, произведенное в московском трактире Сергеева, и нарушение общественной тишины.
СУДЬЯ. Как вас звать?
ПОМАКОВ. Меня-то? Что вы, ваше благородие, неужели не узнали?
СУДЬЯ. Почем мне вас знать?
ПОМАКОВ. Да меня здесь все по окрестности знают. Спросите Ивана Ильича, Петра Герасимовича, Никиту Петровича — они скажут, кто я такой.
СУДЬЯ. Они, может быть, и знают, а я ни их, ни вас не имею удовольствия знать.
ПОМАКОВ. Хе-хе-хе! Да вы — чудак, ваше благородие. Как же вам меня-то не знать. Небось, я не впервые у вас сужусь.
СУДЬЯ. В таком случае, расскажите мне, по старому знакомству, как это вы угораздились разломать стол и произвести такой шум в трактире Сергеева?
ПОМАКОВ. Чего рассказывать-то, посмотрите на мой кулачище, ведь вон он у меня какой. Пошел это я в трактир немножко навеселе. Сел за стол да как хвачу по нему кулаком: «Эй, вы, люди живне, шевелитесь, что ли!» — говорю. Глядь, а стол-то уж вдребезги разлетается. Понятно, после этого подбежало ко мне многое множество трактирных идиотов и давай на меня лаять. «Брысь!» — говорю, и для большего устрашения я немножечко их припужнил.
СУДЬЯ. Как же вы их припугнули?
ПОМАКОВ. Очень простым манером. Сами слышите, голосино-то у меня здоровенный. Знаете ли, я на них и рявкнул. Да так, что самому боязно стало.
СУДЬЯ. Так вы признаете себя виновным в буйстве?
ПОМАКОВ. Какое же это буйство? Разве так буянят?.. А стол сломать — я сломал. Ну и прикрикнул маленечко на половых.
Мировой судья Мещанского участка признал обвиняемого виновным лишь в нарушении общественной тишины и приговорил его к трем рублям штрафа.
Несостоявшаяся лотерея
Средней руки трактир осенью 1891 года. У одного из столов толпится человек двадцать. Шум и гам невообразимые.
— Ну как я выиграю?! Вот будет комедия! — могучим голосом заметил один из участников сборища.
— Какая же комедия? — спросил его мужчина, сидевший с листком какой-то засаленной бумаги.
— Чудак ты. Да пойми: «Не было гроша, да вдруг алтын». Достанься только мне твоя лошадь с этой самой чертовой таратайкой, сейчас же и пойду писать по Москве. Всех знакомых объезжу. Вот рты-то разинут. Дескать, что это вы, Терентий Парфенович, никак лошадкой обзавелись?.. Разбогател, скажу, до ужасти. Сдуру-то, пожалуй, и поверят.
— А ты сначала выиграй, потом и ерунди.
— Сказал: выиграю, и быть тому!
— Да ты что ж, у попа теленка, что ли, съел? — заметили ему компанейцы.
— Есть не ел, а поджаривал разную скотину, вроде тебя.
— Ты что же это, Тереха, лаешься? — обидчивым тоном заметил ему оппонент.
— Лают собаки, а я вашему брату только нос утираю.
— Мне?
— Хотя бы и тебе. Что же ты за фря такая?
В начавшуюся брань ввязались и другие члены собрания. Перепалка на словах стала принимать дурной оборот. Еще минута — и перешли в рукопашную. На их счастье в трактир явился околоточный надзиратель.
— Что за шум? — обратился последний к шумевшим.
Публика на минуту смутилась.
— Из-за лотереи ручаются, — заметил один из служащих.
— Какой лотереи?
Околоточный, заметив у одного из сидевших лист бумаги, распорядился его отобрать.
На листе было написано: «Лотерея. Разыгрывается вороная лошадь. Приметы: на лбу белая звезда, правое ухо разрезанное. А всего 200 билетов по рублю. 10 рублей ставо, чья лошадь, и 10 рублей ставо, кому достанется, и при подписке обязательно на пропой нужно. Цеховой Федор Иванов Орлов…» Дальше шли подписи. Оказалось, что на лотерею уже подписалось 49 человек, и они внесли Орлову деньги.
О случившемся был составлен протокол, коим Орлов был привлечен к ответственности за устройство недозволенной лотереи. На суд явился как сам обвиняемый, так и почти все подписавшиеся на лотерейном листе лица.
Поверенный обвиняемого просил судью отнестись к его доверителю снисходительно ввиду цели, с какой он затеял эту лотерею.
— Что же это была за цель? — спросил судья.
— Благотворительная. Он хотел пожертвовать 20 рублей в пользу бедных.
Это обстоятельство подтвердили и некоторые свидетели.
Мировой судья приговорил Орлова к одному рублю штрафа.
К судейскому столу быстро подходит Терентий Парфенов.
— Что же, ваше благородие, Орлов рубль заплатил. А лошадь кому досталась?
— Никому. Здесь лотереи не разыгрывали.
— Как же это так? Когда же она будет разыгрываться?
— Никогда.
— Значит, лошадь, как была Орлова, так и останется?
— Конечно.
— Вот те раз, и пофорсить мне на ней не придется… И нужно же было этому самому околоточному надзирателю вмешиваться не в свое дело?! Лошадь непременно была бы моя. Головой отвечаю!
Парфенов при общем смехе публики направился к