Он взошел на холмик, откуда, возможно, на расстоянии полета стрелы было слышно журчание воды в реке. Стоя на холме, Кир смотрел на огонь заката, бьющий по западным горам, и небо горело, как голова, которую терзала одна и та же мысль. Ему очень хотелось услышать знакомый голос фраваши, получить от него совет, но он слышал лишь бегущую воду и видел смутные фигуры Эмбы и торговца лошадьми, нерешительно последовавших за ним. Он уже никогда не сможет побыть совсем один. Приблизилась еще одна фигура и заговорила:

— Великий царь, однажды я предупредил тебя. — Сгорбленный от прожитых лет человек опирался на посох. Под лучами заката на его плаще сверкнула золотая нить. В ухе поблескивало серебряное кольцо. Он продолжил:

— Да, я первым принес тебе весть о приближении Гарпага, теперь покойного, и мидийского воинства, которое теперь служит тебе.

Наклонившись, чтобы лучше рассмотреть его лицо, Кир узнал купца-иудея из Вавилона, действительно предупредившего его тогда.

— Помню, — согласился Кир. — А с чем ты пришел сейчас?

— Я ждал у внешних ворот, ибо мне есть что сказать Киру наедине. — Темные глазки купца тревожно всматривались в Ахеменида. — В Вавилонии царь Набонид вернулся к своему первенцу Валтасару. Теперь они вместе укрепляют свои стены, созывают войско копьеметателей и все свои колесницы от Газы до Приморья. Они собирают все свои силы против Кира Ахеменида.

По привычке Кир задался вопросом, какой мотив побудил иудея прийти к нему с этим даровым предупреждением, он знал, что какой-то мотив наверняка был. В самом деле, другие источники доносили, что Набонид с сыном отдалились друг от друга. Кир подумал и вдруг засмеялся. Эти же слова могли относиться к нему с Камбисом. А в чем же была истина? Взвешивая правдивость предупреждения, Кир почувствовал возможность покончить с тем, что его беспокоило. Стоило ли сомневаться в таком шансе? Он хлопнул в ладоши и сказал иудею, что снова выражает ему признательность. Эмбе Кир сказал, что старому слуге еще раз придется последовать за ним, а арамейцу крикнул, что купит его скакунов для самого себя.

Возродив в себе надежду на свои силы, Кир быстро вернулся в приемный зал, где в портике ждали придворные и слуги, в эти неясные часы настороженно следившие за каждым его движением. При его приближении они посторонились, и Кир подошел прямо к Камбису, ставшему крепким воином, выше его ростом, пусть даже это были все его достоинства. Обняв Камбиса, он радостно его поцеловал в знак приветствия и сказал так, чтобы все слышали:

— Настало время тебе взять в свои руки бразды командования нашим воинством, а также полками из Сапарды и восточных земель. Настало время тебе повести их дальше, пока не наступила осень и снег не закрыл горные перевалы. Иди и дозволь мне быть твоим советником. Ибо на этот раз мы вместе пойдем по одной дороге.

Зимой 540 года до н.э. в Вавилоне узнали, что Кир, царь мидян и персов, вернулся с Востока в свой горный оплот. Еще говорили о сопровождавших его ордах всадников из чужих племен.

Вероятно, наиболее информированной группой лиц в огромном городе были банкиры из Биржи у пристани. Эти люди, стоявшие по положению ниже придворной знати, жрецов храма Эсагилы и надсмотрщиков, тщательно оценивали события, происходившие за стенами города. Они помнили, что Кир был неграмотным человеком, отец которого правил несколькими деревнями. По поводу явившихся с ним племен они знали, что те сумели завоевать парочку далеких пустынь, как до них киммерийцы, но не представляли никакой угрозы для их столицы, укрепленной дальновидным Навуходоносором. В ту осень людей из Биржи более беспокоило продолжавшееся сокращение строительства, все еще растущие цены на зерно и широко распространившиеся эпидемии, приписываемые предсказателями из храма гневу Мардука, или Бела-Мардука, главного бога Вавилона.

Тот год закончился, как всегда, символической смертью Мардука и трауром среди его слуг. Новый год, который должен был войти в анналы как год значительных беспорядков, начался с праздника нисана, проведенного еще великолепнее, чем прежде. В действительности он был необычным во многих отношениях. Царь Набонид, как правило, не принимавший участия в новогоднем празднике, лично появился на нем и поднялся по ступеням святилища Эсагилы. Он схватил руки Мардука в доказательство любви и доброжелательности бога и преданности царя. Голова зловещей статуи Мардука была украшена венком из лазурита, а грудь — венком из чистого золота, очевидными символами его возрождения к жизни и могуществу.

Из портика чиновники с берега Эсагилы заметили, что Мардук все так же гневается на Набонида, правда, банкиры обращали на это внимание еще до наступления двенадцатидневного праздника, поскольку на землях под халдейским правлением по-прежнему царил упадок. Такие разговоры в портике имели большее значение, чем официальный обмен мнениями над табличками для счета. Про себя банкиры также отметили, что военщине на праздник выдали двойную норму вина — не кувшины с дрянным финиковым вином, а виноградное вино, доставленное из Ливана. Таков был приказ наследника престола — да защитит его Ваал, — которого менялы-иудеи с канала Кебар прозвали Валтасаром.

Подобные детали помогали, по мнению финансистов, измерить уровень враждебности между жрецами храма Мардука и Набонидом, который, конечно, был верховным жрецом и царем. По слухам, Валтасар, главный военачальник и управляющий всеми делами, не имеющий лишь титула, ждал какого-либо публичного проявления слабости со стороны отца, чтобы отравить Набонида и взойти на трон с драконом в качестве второго Навуходоносора, героического защитника Вавилона. Чтобы довести до конца этот дворцовый переворот, Валтасару требовалась, по крайней мере, символическая победа над хорошо известным врагом. Уже на протяжении поколения вдоль границ сохранялся мир, но за него пришлось заплатить, и цену банкиры знали. Однако теперь, когда снова появился упрямый и невежественный Ахеменид, Валтасару, возможно, удалось бы добыть у него такую необходимую победу.

Однако всем подобным ожиданиям противостоял изворотливый ум старого Набонида. Царь не был законным сыном дочери Навуходоносора; его мать, хотя и была дочерью халдеев, служила жрицей лунного бога Сина в Харране. Трон себе он добыл, успешно устранив захватившего его претендента.

Теперь, перед праздником, Набонид вырезал на халцедоновой табличке: «Кир Персидский в ноги мои поклонится; руки мои завладеют его землями; имущество его станет моей добычей». Когда табличка была подготовлена, Набонид заметил своим придворным, что, если Кир ее увидит, не сможет прочесть клинопись.

Эта табличка была действительно хитроумным произведением и очень полезной пропагандой. Прочитав надпись, придворные Эсагилы сразу же сообразили, что таким образом Набонид перехватил инициативу у сына. Если бы теперь Валтасар добился какой-либо победы над мидянами и персами, все лавры достались бы отцу, предсказавшему ее как волеизъявление богов Вавилона. В своих портиках банкиры Биржи спокойно сошлись во мнении, что Валтасар не переживет отца. Уж слишком наследник любил вино.