моем месте сейчас переминается толстый бородач, в смуглом ухе серебряная сережка, руки в карманах и выражение лица мечтательное, – работает явно не в офисе, но и в дамских переговорах тоже не участвует. А там сравнивают полдники, кто чем кормит. Кулек карамелек, коричневый лимонад. Моя ничего не ест, я спускалась в столовую, посмотрела, как она: рядом с ней мальчик так хорошо ест, а наша всегда ковыряет… И я сказала своей, зайка, если ты не будешь кушать хорошо, в зоопарк не пойдем… Разбирают по зернышку все, что случилось на кухне и в мире, лакомятся бесконечным прогнозом погоды, который в любое время года – плох, плох, плох и будет хуже, дорогая, помяните мое слово. Понизив голос, вспоминают, кто недавно развелся, женился или купил дом… Стоят на земле уверенно, слегка отставив правую ногу в стоптанной удобной туфельке, хохочут, делают шаг вперед и подкатывают ближе к сердцу коляску с младшеньким, оправляют слюнявчик, выпячивают губы, говорят «мимими» или «сюсюсю» и вновь выныривают на воздух, вдыхают полной грудью, затягиваются болтовней ни о чем.

Шестнадцать сорок пять. Ну, вот я и очутилась рядом с ними – настоящими, правильными, прямокрылыми, полными слов и перьев матерями… Да какой там рядом – я одна из них. Так что же, почему же? Где этот водораздел, который никак не перешагнуть, и я точно заколдованная, опять приткнулась у косогорского окна, как ведьма с перевернутой вверх метлою? Говорят, если перевернуть, ведьма и шагу ступить не сможет… Вот и я, смотрю на них, – и не могу туда. И они не хотят, и меня не пускает. Что не пускает? А кто его знает. Забираю Дашку и топаю домой. И Реза вилять хвостом на них на всех хотела.

***

− Ты жестока к людям, − мягко заметил Ферди, расправив на диване свой свитер и перекрестив его покорные рукава. – Они же безобидные, просто скучные…

Однако сам никогда к школе не ходил и никого не встречал.

− А я, Ферди, какая теперь стала я? − спросила я и вышла из комнаты − знала, что он все равно не слышал, самозабвенно укладывая запонки в специальный кармашек для запонок в своем чемодане.

Поездка подтвердилась только сегодня вечером − десять минут на сборы и такси в аэропорт. Обычный рабочий сценарий.

***

Я люблю смотреть, как он собирает чемодан.

Сначала на ребристое дно отправляются серый кашемировый джемпер, носки (все до единого черные и взаимозаменяемые, так что он никогда не печалится, если один из них пропадает), белье и темно-синие плавки – Ферди всегда просит бронировать гостиницу с бассейном и полностью экипируется для заплыва, чтобы сразу же, сразу кролем, как только приедет.

Прозрачный сейф в спинке чемодана ждет рубашки: они падают внутрь, кротко сверкнув белыми воротничками (всегда две, потому что остальное можно заменить прачечной или походом в магазин за новой рубашкой). На рубашки слетаются галстуки – что-то беззащитное есть в этой неожиданной мотыльковой пестроте. Слева приткнулся несессер, справа – очечник. Запонки – на десерт. Я знаю их наизусть: черные с монограммой, пара самолетиков с рубиновыми крыльями, чудесные синие восьмерки Мебиуса и, наконец, глупые золотые треугольники, подарок родной фирмы.

Ферди выпрямляется и протирает рукавом чуть затуманенное отпечатком детского носа зеркало, веселый и свободный. На полочке стоит его одеколон, два одинаковых флакона, точно у меня двоится в глазах, зеленоватая лимонная Аква, один и тот же объем, одно и то же название, просто первый уже почти пуст, и он сейчас его запихнет с собой, в дорогу, а второй оставит дома. Логистика – его конек, сборы заняли семь минут, и, смотрите-ка, чемодан блестит замочком, портативный, узкий, удобный, ответственный – как и его хозяин, а в комнате тихо, и льется через край из переполненной люстры верхний свет, словно здесь никогда не спят, только смотрятся в зеркало, лечат детей, гладят белье и готовятся к дороге.

6

Настал он наконец – блаженный солнечный день, первый день после ахроматизма дождевой фуги, расцвеченной лишь иногда хлюпаньем канареечно-желтых сапожек – иди сюда, шлепай по лужам, беги, пока не зарядит гуще. По средам к дочке приходили гости, такие же громкие и любопытные, и я отпускала их в сад при любой погоде. Держать детей в четырех стенах у окна – все равно что трясти шампанское в бутылке – подпрыгнет, хлопнет, сорвет печать, отобьется от рук.

Потом зонтики сложили крылья, спряталась под горшок с анютиными глазками четырехрогая любимица Даши, хеликс поматия. Я сказала ей, что улитка приползла из Бургундии, и Даша поверила. Настал конец июня.

Переплелись в то утро неожиданно: оплата экскурсий, анкета для паспорта, звонок мамы насчет доверенности, врач, ветеринар, учитель музыки.

По всем законам делопроизводства это должно было отравить весь мой день целиком, но фортуна улыбнулась нам в приемное окошечко. Уже через два часа на руках у меня оказались: пачка путевок в жизнь, разрядившийся мобильник, голодная кошка и уснувшая девочка.

Фотограф попался жалостливый, разрешил мне остаться с Дашей на руках и пять минут настраивал аппарат так, чтобы пепельный хохолок не попал в паспортную рамочку − подбородок выше, выше, мадам. Замерли, не моргать!.. Снято.

Почти угадал, но все-таки легчайший лучистый абрис осветил темный юг фотографии – знающий да увидит. Взгляд гражданки с задранным подбородком не уверен и полон смутной заботы, а вот лямки детского рюкзачка на плечах вышли отлично: широкие, густо-синие, с четким, по линеечке, лазурным галуном, – ни дать не взять, подтяжки солдата, лихого и бравого.

Рецепты для людей и кошек я сразу отложила на потом, придавила их камешком на садовом столе – авось, разберу за чашкой чая. Один листочек, самый тонкий, мятый и торопливый, спорхнул на щербатый розовый мрамор террасы, – там-то я и настигла, и прихлопнула его. Какой все-таки у врачей отвратительный почерк, где бы, каким бы пером они не писали свою ученую псевдо-латынь.

Я положила спящую, умаянную очередями Дашу в шезлонг, под липовое дерево, закутала пледом, подоткнула уголки, и она сразу пустила слюну, в этом сладком, лишенном видений сне, где только растут или стареют – и больше там не происходит ничего.

***

На домашнем телефоне пульсировала красная кнопка, что означало, во-первых: кто-то звонил, а во-вторых, ласково подмигнул мне телефон, у меня есть некий теоретический час на внеклассное чтение. Через час Даша, робко объяснившись с очкастой привратницей, всемогущей мадам Жорж (уж почему бы не Санд, вздохнула я, узнав, с кем она все время говорит у двери),