– Так надо паразитину в милицию сдать, – рассмеялся Анатолий. – Или рыбнадзору.

– Ась? Чего?

– Он еще и глухой…

– Я это… глуховат малость, в войну ишшо контузило.

– Ну, ясно… Дед, а дети в деревне есть?

– Кто-о? Ко-го? В левое ухо говорите… ага…

– Дети! Де-ти! Ну, ребята…

Старик, похоже, понял:

– Не, робят нету – одны говны.

Резников разбирался уже в местном говоре и знал, что «говнами» в деревнях именовали детей лет до двенадцати-тринадцати, тех, кого в городах называли «скелочью». Более старшие (юноши вплоть до армии, а девушки – до замужества) именовались куда более уважительно – «робяты» и «девки». За столом им уже наливали бражки, а по праздникам – и стопочку. Но и требовали почти как со взрослых. Сенокос, скотина, добыча рыбы, грибов и ягод, заготовка дров… Дел у сельских подростков хватало, некогда было дурью маяться – кружки там, походы и прочие гербарии.

– А говен-то много?

– Да двое! Генька Кузякин да у тетки Амбросихи – ленинградский Мишка. А больше и нет никого. А что, натворили чего?

– Здрасте-пожалте! В библиотеку книжки не сдали, – ухмыльнулся Резников.

Дед закивал:

– А, это тогда Мишка. Генька-то никогда книжек не читывал. Во-он Амбросихи-то изба… А вон и Мишка! А Геньки нету, батька его в Озерск увез.

– Ну, спасибо…

Поблагодарив, Анатолий быстро зашагал в указанном дедом направлении. Позади, подхватив удочки, поспевал напарник.

Тоненький подросток лет двенадцати, в черных с лямками шортах и босиком деловито возился с калиткой. Пацан как пацан – короткая стрижка, круглое, со вздернутым носом лицо, тюбетейка, очки – типичный отличник.

– Здравствуй! – подойдя ближе, поздоровался Резников. – Не подскажешь, ближайший автобус когда?

Мальчишка, бросив дела, обернулся:

– Теперь уж вечерний, на семь часов.

– Спасибо. Хозяйствуешь?

– Да вот, пока тетушка на ферме, калитку починяю, – почему-то смутился парнишка. – Как думаете, петли из старого сапога пойдут?

Анатолий одобрительно кивнул:

– Конечно! Старый сапог – вещь полезная. Можно хлопалку сделать – удобно мух бить.

– Хлопалка у тетушки есть уже. Из голенища, да… А вы на рыбалку?

– Ну да, здрасте-пожалте… А вообще-то мы из общества охраны памятников истории и культуры! – Грозно нахмурив брови, Анатолий вытащил из кармана куртки небольшую красную книжечку. Сверкнули на солнце золотые буквы: «Удостоверение»!

– Вот убедись… – Раскрыв корочки, Резников показал фотографию (свою собственную, приклеенную не так давно), причем держал «удостоверение» так, чтоб не было видно надписи – «лектор общества «Знание». – Так что давай рассказывай, как в усадьбу лазали.

– Ну-у… там не только мы…

Кружковод едва скрывал радость – неужели повезло? Неужели все наконец? Осталось только додавить этого пацана…

– Вы зачем картины взяли, а?

– Да мы… – Уши парнишки вмиг сделались красными. – Мы думали, они просто валяются, хлам… Ну, там же заброшено все!

– Если хлам, зачем тогда взяли? – подал голос Евсюков.

– Да на будку! Там же холст. Пусть старый, но ведь крепкий еще. Вот мы крышу и подлатали…

– Подлатали они… – скривившись, передразнил Резников, – загубили, верно, картины… Нам теперь реставрировать!

– Ну, мы же не знали!

– Не знали… Тебя как звать-то?

– Миша.

– Давай, Миша, веди! Показывай, где твоя будка.

– Ага… идемте… Там хорошо, я там книжки читал… А холсты мы не резали – прямо так и прибили.

Будка располагалась в перелеске, за молочной фермой. Действительно, уютное местечко! Кругом зелень – сосны, осины, ели. Невдалеке – слышно! – ручей… И лес-то не очень густой – солнышко, да и ветерок – комаров нет.

– Ну, вот…

– Да где же?

– Глаза-то поднимите… Вот!

Пацаны устроили будку прямо на дереве – на сучьях раскидистой кривой сосны.

– Я сейчас мигом залезу.

Кружковод живо обернулся к напарнику:

– Э-э… Иван Петрович… Помогите товарищу!

Бросив котомку, Дылда поплевал на руки…

– Тут у меня и книжка – Майн Рид! – похвастался сверху мальчишка. – Я люблю про индейцев. Так и потайную комнату нашел – ну, в усадьбе. Там, на стене, индейцы неправильные. Делавары и гуроны вместе. Один вон вниз указывает, как раз на лаз, на крышку! Мы, когда с Генькой тайник увидели, думали, вот сейчас там сокровища найдем! Ага, нашли… Один хлам… Ну, вот… сняли… Бросить?

– Бросайте, ага! Да смелее! Не стеклянные, не разобьются.

Резников разложил холсты на траве. Честно говоря, странные это были картины! Какие-то размытые, в цветных пятнах, словно бы рисовал ребенок, не умеющий рисовать. На одной из картин едва угадывалась графская усадьба – только контур, да далекий лес – почему-то синий. На другом рисунке глазам представлялась совершенно дикая мазня! Какие-то ворота или арка, дома, чернота и яркие желтые пятна – огни или звезды.

– Ну, вот они… Ворота Сен-Мартен ночью, – произнес непонятную фразу Резников.

Дылда непонимающе моргнул:

– Так вот это… и есть?

Ничего не ответив, кружковод скрутил картины и аккуратно засунул их в рюкзак. Не поместились, конечно, торчали.

– Ну, вот, Миша… так…

Хмыкнув, Анатолий неожиданно улыбнулся:

– Так и быть, заявлять на тебя не будем. Но и ты – здрасте-пожалте – никому не рассказывай. А то нас же и спросят, почему, мол, не заявили, не привлекли.

– Я понимаю. – Парнишка часто закивал. – Не скажу – могила. И Геньке накажу молчать.

– Вот, здрасте-пожалте, и договорились! Ну, прощай. Да, позвонить в деревне откуда-нибудь можно?

– У Кузякиных телефон. Синий такой дом, рядом с нашим.

Подмигнув мальчику, Резников подхватил рюкзак и быстро зашагал прочь.

– А могила была бы надежнее… – нагоняя, прошептал позади Евсюков. – Эй, подожди, Толик! Разговор есть.

– В Озерске поговорим, – не оглядываясь, бросил кружковод на ходу.

– Нет, не в Озерске – зде-есь!

В два прыжка догнав напарника, Дылда резко развернул его за плечо и приставил к горлу большой финский нож.

* * *

Пообедав, как обычно, в рабочей столовой, Алтуфьев вернулся в отделение, сел и задумался. А правильно ли он все делает? Редко какой следователь не задавал себе этот вопрос, особенно когда вроде бы неплохо идущее дело вдруг начинает тормозить, словно бы зависает в воздухе, причем по каким-то своим неизвестным причинам.

Вот как сейчас. Хорошо бы по убийству Тамары Марусевич еще раз жестко допросить Евсюкова… Только поди его найди! Да и кружковод Анатолий Резников тоже куда-то делся! Впрочем, его-то жестко допросить не получится – нужны веские основания, а их нет. Так, одни догадки. Слава богу, хоть с Котькой Хренковым разобрались – выпустили все же, да и Коськов – хоть и тот еще тип! – оказался не при делах.

Насчет Дылды тоже – пока только подозрения, но весьма серьезные. Даст ли прокурор Тенякин санкцию на арест? Вряд ли… Хотя Евсюков ведь не комсомольский работник, не активист,