— Подожди, мой мальчик, — сказал Змей. Мэтью, не оборачиваясь, остановился. Рука Таки лежала на его плече. — В субботу вечером. Служба в церкви Святого Деметриоса. Пойдешь со мной? Пожалуйста!

Мэтью взглянул на Фотиса.

— Конечно, — ответил он. — Почему бы и нет?

— Мы продолжим наш разговор.

Но Мэтью уже спускался по лестнице.

Капли дождя, осевшие на листве растущих вокруг дома деревьев, испарялись влажным туманом по мере того, как воздух прогревался. Это вызвало у Андреаса смутное воспоминание: небольшая пещера у моря, бледный утренний туман и непреодолимое желание остаться там, на этой теплой влажной земле, на которой он спал, — не брать лежавшую рядом винтовку, не идти к своим бойцам, а просто остаться там, исчезнуть в тумане. Когда это было? Что случилось потом? Он не мог сказать точно. С тех пор прошло больше полжизни. Это было до смерти брата, до встречи с Марией, задолго до того, как его сын и внук, которые его сейчас так беспокоили, сделали свой первый вздох.

Без теплого пальто и шляпы он чувствовал себя беззащитным, даже пребывая в безопасности дворика у дома сына. Алекс, прислонившись к забору, стоял рядом — неуверенно, но без посторонней помощи. Он смотрел на призрачные в тумане стволы деревьев.

— И ты не мог его удержать?

— Я не знал, — ответил Андреас. — Он мне ничего не сказал.

— Теперь полиция будет считать, что он замешан в этом деле.

— Он действительно замешан.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Они решат, что они вместе с Фотисом все это задумали. Все. И кражу тоже.

— Будем надеяться, что они умнее. Все его действия в тот день не имели бы никакого смысла, будь он соучастником.

— Почему ты не полетел за ним?

— Он не хочет, чтобы я помогал ему.

— И ты позволишь ему встретиться с этим мошенником один на один?

— Он не доверяет мне, Алекс. Вы с Фотисом об этом позаботились.

Алекс хотел было возразить, но промолчал.

— Конечно, в этом есть и моя вина, — добавил Андреас.

— Ты говорил с ним?

— Ты имеешь в виду — об иконе? Да. Мы говорили о ней. Хотя было уже слишком поздно.

— Лучше бы она сгорела тогда в церкви. Тогда бы нам всем не пришлось испытать столько боли.

— Я тоже думал об этом.

Алекс слегка повернулся, чтобы взглянуть на отца.

— Тебя это волнует? То, что ты передал ее немцам? Тебе это когда-нибудь мешало заснуть?

Андреас покачал головой. На этот вопрос он будет отвечать до конца своей жизни.

— Однажды я видел, как Фотис отрубал пальцы немецкому пленному. Юноше. Он не знал ничего, о чем спрашивал его Фотис, но это не имело значения. А потом он перерезал парню горло. — Андреас пнул ногой влажную землю. — А еще я застрелил партизана-коммуниста в горах Тсотили. Я казнил его. За то, что он распространял ложь, и за то, что он был коммунистом. Достаточная причина, чтобы убить человека, как ты думаешь? Ты уже слышал эти истории?

— Не от тебя.

— Я видел, как из залива недалеко от Салоников достали американского журналиста. Руки его были связаны, а в черепе — дырка. И все потому, что он общался не с теми людьми. Я видел десятки раз, как людей, стариков и молодых, избивали, пока они не сознавались в том, чего не делали. Однажды я даже видел, как схватили женщину…

— Зачем ты рассказываешь мне об этом сейчас? Я годами задавал тебе вопросы — и ты никогда ничего не говорил, ни слова.

— А как ты думаешь, почему я сейчас об этом говорю?

— Не знаю. Может, чтобы я ответил: ну ладно, все в порядке, я все понимаю.

— Твое прощение! — с горечью выплюнул старик, и Алекс отвел глаза. — Ты что, думаешь, для меня имеет значение, прощаешь ли ты меня? Ты, который всю свою взрослую жизнь провел в этой сытой, безбедной стране? Есть вещи, за которые я должен просить у тебя прощения, и их немало, но не за это. Никто не в силах простить меня, и я не ищу ничьего прощения. Неужели ты думаешь, что после всего того, что я видел и испытал, эта чертова икона хоть что-то для меня значит? Ты что, серьезно думаешь, что я из-за нее не смогу спать?

— Ну хорошо. Но вот теперь она опять здесь. И схватила своими когтями моего сына.

— Не я был тому причиной.

— Но ты и не предотвратил этого.

— Что я должен сделать?

— Найти ее.

— Найти ее. И что дальше?

— Сожги ее, закопай, подари церкви — мне все равно. Сделай так, чтобы ее больше не было в жизни моего сына. Она опасна для него и украденная, и найденная.

— Ее не так просто найти.

— Конечно, нет. Если бы это было просто, я бы сам это сделал. Для этого потребуются некоторые твои навыки.

— Какие навыки? Убивать, лгать, выращивать помидоры?

— Охотиться.

— Я охотился на людей, а не на картины.

— Тогда можешь охотиться на человека, у которого она сейчас.

— Это за пределами моих возможностей. Слишком много вариантов.

— Используй своих друзей.

— Ты как Фотис — думаешь, у меня все еще полно связей. Мои немногочисленные друзья не станут исполнять указания такого старика, как я. Полиция будет вести свое расследование, а там у меня никаких связей нет.

— Значит, ты ничего не будешь делать?

— Я этого не сказал.

Алекс нетерпеливо покачался с пяток на носки, оглядываясь на дом.

— Тогда что?

— Мэтью нужно держаться подальше от любого, кто может подумать, что ему известно местонахождение иконы. Возможно, в Греции для него безопасней, чем здесь. В любом случае я попросил кое-кого присмотреть за ним.

— Одного из тех друзей, которых у тебя нет?

— Он на пенсии, как и я, и с Мэтью ему будет нелегко. Но это уже что-то.

Алекс опять повернулся спиной к лесу, одной рукой держась за старую штакетину, сжимая и разжимая пальцы другой.

— Спасибо. Спасибо за то, что ты об этом позаботился.

— Он мой внук. Когда он вернется, я попробую повлиять на него, хотя это будет нелегко: он недоверчив и упрям.

— Как его мать, — согласился Алекс.

— Кроме того, сейчас он возбужден. Надеюсь, ситуация с кражей скоро разъяснится.

— И тебе безразлично, чем все это кончится? Все равно, связан ли с кражей Фотис, найдут ли икону?

— Украденные предметы искусства редко возвращаются владельцам. Меня волнует только безопасность Мэтью и признание его невиновности. У меня есть кое-какое дело с Фотисом, но не знаю, уладим ли мы его когда-нибудь.