Женщины без мужчин. Молчаливая красавица из верхней квартиры с уцелевшим балконом продолжает годами носить черное платье, оно смотрится как мрачный упрек другим, тем, кто позволяет себе еще радоваться жизни. Как будто у других нет проблем. Нет, столько лет прошло, она одна не снимает траур, ходит на митинги, вскидывает кулак. Кроме детей и старика, мужчин в доме в этот час нет. Впрочем, к Тоне из седьмой с утра опять кто-то наведался, сотрясают сейчас оба кровать, постанывают, как молодые, все не могут рассоединиться, уже и простыню откинули. Закрылись бы хоть от улицы, хоть бы ширму поставили. Такие теперь никого не стесняются. Да еще на первом этаже пришедший рабочий обивает изнутри белым глазетом гроб, поставленный на две табуретки, покойница еще на кровати, лицо прикрыто от мух белым платочком. На кровати по другую сторону гроба полулежит на подушках старуха, беззубый рот недоуменно приоткрыт, соображает с трудом, не понимает, как это могло получиться, месяцами сама каждый день жаловалась, что умирает, уже вот-вот подступало, не переставала напоминать дочери, чтобы начинала заранее готовиться, прикупать для поминок вино, все что нужно, неизвестно, будет ли потом в магазине, та кивала, послушная, как всегда, и вот сама ухитрилась вдруг умереть раньше, бутылки, значит, остались в холодильнике, для нее, что ли?

За стеной беременная, ее клонит в сон, сравняться с той частью себя, что время от времени вздрагивает, ворочается в водах внутри тела. Муж устроился в Москве дворником, расписывается в ведомости против цифры, проставленной карандашом, начальник поставит потом чернилами цифру в пять раз больше. И то, можно считать, повезло. А она без него рожать собралась. То и дело прислушивается: не начинается ли? Первый раз, не знает, как это бывает, сказать некому, мать приехать не может. Кто ее отвезет в роддом, на чем везти? Обещали соседи.

Из рассохшихся щелей, из налетевшей в них пыли прорастают цветы, прежде таких здесь не видели, узнать бы, как называются. От диабета, говорят, помогает цветок, называется Ванька-мокрый, может, тот самый. Или еще есть такое растение, золотой ус, каждое утро, говорят, надо жевать натощак листик, сначала половинку, потом целый. И от чего он? От всего. Надо спросить аптекаршу. Да много ли она знает, в аптеке у них ничего теперь нет, достать можно только на рынке.

Постанывание беременной, стоны любовников, чей-то еще скулеж, кто это словно канючит, подвывает так жалобно, не собака ли? Безумное, опасное желание заглянуть в жизнь других, в их мысли, лучше не надо. Отбросить его, ничего не слышать, отгородиться, уйти дальше, сделать громче, на всю улицу, звук приемника. Голос женщины или ангела. Итальянская ария. Меццо-сопрано. Воче ди донна о д’анджело. Будто откуда-то снова стон, так жалобно. Беременная, похоже, с первого этажа? Вроде, начинается, в роддом бы ей надо. Подождет, пока у меня доварится, потом схожу, позвоню. Сама, в случае чего, могу принять роды. Вот кто-то опять. Может, все же собака? Нет, человек. Воче ди донна о д’анджело. Может, старик из подвала? Он, что ли, опять вернулся? А он что, опять уходил? Не поймешь? Еду сколько дней не берет, дверь закрыта, ключа нет… вот, снова…

Виджили ля мио, виджили ля мио. Который раз прорывается, откуда так жалобно? Виджили ля мио бенедицион. Ария взмыла ввысь, завершение назревает. Помоги мне, благослови. Из радиоприемника, со всех этажей разносятся, раскатываются по улице аплодисменты. Чей-то взгляд не отсюда, с высот, не дает удалиться той, кто еще продолжает идти по местам полуразрушенных, не совсем исчезнувших воспоминаний, надеется вместе с ней восстановить, склеить разрывы, соединить сюжет, как надежду на разрешение — хватило бы воображения и любви. Воздух, не дожидаясь сумерек, пересекают стремительными зигзагами летучие мыши, их здесь стало, как никогда, много, развалины удобны для обитания.

— Девушка! Эй, женщина! — донесся до нее слабый жалобный голос. — Выпустите меня отсюда.

Анита остановилась. Что-то она пропустила, забылась, расслабленный взгляд позволил пройти мимо. Призыв повторился, заставив ее вернуться на несколько шагов. В зарешеченном, без стекол, окне, вровень с дорогой, между прутьями она увидела безжизненное, словно заплесневелое лицо, на голом черепе прорастали не волоски — позеленелые травинки.

— Эй, девушка… скажите, чтобы меня выпустили. Кто-то запер снаружи дверь, не заметил, забыли или не слышат.

Может, там, наверху уже нет никого? Мне бы сейчас хоть хлебушка. Не знаю, сколько дней не ел. Здесь через квартал, на углу, должен быть магазин, был раньше, сходите, пожалуйста. Деньги я вам отдам, у меня есть, лишь бы на билеты хватило. Скажите им, девушка, пусть выпустят. Скажите, что мне в Москву надо… Я все вспомнил. Я нашел свою тетрадку… все вспомнил…

1. Гармония хаоса

Связана ли была неожиданная мужская слабость Ефима с бедой, обрушившейся на его брата? Переживал, разумеется, было родственное сочувствие, тревога, называй как хочешь, но психического потрясения не было, это тут ни при чем. Недолгое исчезновение сына переживал не так. Что поделаешь, надо признаться, давно отдалились друг от друга, разная жизнь. Можно бы считать, что просто совпало — если бы не очевидная озабоченность Юлианы. Она-то все связывала со всем, необъяснимой слепоте Бориса придавала какое-то свое, мистическое значение, хотя мужу прямо не объясняла, успокаивала по-женски. Обычное дело, пройдет, подождем, обращаться к специалистам незачем. А сама, конечно, пробовала что-то свое, жгла в фарфоровой курильнице пахучие корни, бормотала неслышно, делала руками энергетические пассы вокруг нужных мест. Передавалось лишь нарастающее смущение.

Сбой, всегда, что ни говори, унизительный, пусть даже временный, не может не порождать тревогу, пробуждая дремавшее, но давно уже наготове чувство жизненного поражения, оживляя известные мысли: насчет ушедшего поезда, не догнать, оглядывайся, перебирай, когда, как, в чем ошибся и ошибся ли вообще. Отстал, если угодно, не от науки, от молодых грез о ней, от мечты добраться до какого-то предельного знания, которое другим лишь кажется заведомо недоступным. Вспоминаешь, как утраченную сказку, времена, когда, засыпая, перебирал в уме отложенную, зудящую задачу, решение вдруг приходило на грани яви и сна — непередаваемое состояние, растворенность в сфере, где можно оперировать невещественными символами, не нуждаясь в инструментах, приборах, утром вставай и записывай. Возрастные фантазии: выделить для себя пусть частную, но свою, задушевную область, особенную среди других, тобой разработанную. Реальность вынуждает вариться в общем котле, добавлять год за годом свои расчеты в чужое, навязанное, уточнять траектории гарантированного взаимоуничтожения, выбивать дополнительные часы для работы на вычислительной машине, занимавшей целую комнату… ну, это сейчас надо объяснять тем, кто не застал логарифмической линейки, не крутил ручку устройства, называемого калькулятор. Какой-то смысл для себя можно было находить и в этом — до поры, до поры.

Объяснить ли теперь другим, какой унизительной тоской может отозваться случайная встреча на улице? Молодая пара всего лишь спросила дорогу, не сразу уловил, что это иностранцы, русское слово «баня» в их произношении изменило смысл, но как же славно было тут же проявить знание языка, редкая возможность, от таких контактов берегли, как от опасной инфекции. Об этом он тогда не подумал, не сработал предупредительный, вживленный под кожу сигнал. Девушка протянула для прощания руку, в другой руке торт в картонной круглой коробке, от неосторожного движения расслабилась тесемка, торт выскользнул на асфальт, к счастью, не повредился. Ефим кинулся помогать, заодно с наслаждением прополаскивая себе рот иностранной речью, потом прошел с ними по пути, так само собой получилось. Молодым англичанам на удивление нравилась Москва, здесь нет никакого consumption, которое так раздражало их на родине, нравилось идти по улицам, не испорченным киосками и прилавками, автомобилями, вытесняющими людей, вы не представляете, как это ужасно. Лучшего свадебного путешествия было не придумать. Ефим за разговором проводил их прямо до Сандуновских бань (занятный, однако, интерес) — за что тут было потом оправдываться в кабинете за двойными звуконепроницаемыми дверями?