— То время, когда я совершил самую большую ошибку своей жизни, уже прошло, — сказал Рейфорд.

— О чем это вы? — спросил Густафсон.

Рейфорд заметил, как Эрл прикоснулся к его руке, как бы напоминая, что тот имеет дело с религиозным фанатиком, который убежден, что упустил свой шанс оказаться на небесах.

— Ах, да, это! Я имею в виду — с тех пор, — добавил Густафсон.

— Мистер Густафсон, а каким образом Николае Карпатиу мог сказать президенту США, кто должен стать пилотом его самолета»?

— Этого я не знаю! Да и какая разница? Политика — это политика. Независимо от того, демократы ли это с республиканцами в этой стране, или лейбористы с большевиками где-нибудь еще.

Рейфорд подумал, что аналогия малость хромает. Но не стал оспаривать саму логику.

— Таким образом, кто-то с кем-то совершил сделку, и понадобился я.

— А разве не то же самое в отношении каждого из нас? — сказал Густафсон

— Карпатиу нравится всем. По-видимому, он выше всякой политики. Я думаю, что наш президент предоставляет ему новый пятьдесят седьмой именно потому, что тот ему нравится.

«Да, — подумал Рейфорд, — а я — пасхальное яичко».

— Так вы согласны занять эту должность?

— Меня еще никогда не выгоняли с работы.

— Вас не увольняют, Рейфорд. Мы любим вас. Только нам трудно будет оправдаться, если наш лучший пилот не получит лучшую в мире работу по своей специальности.

— На меня была подана жалоба. Густафсон понимающе улыбнулся.

— Я ничего не знаю, ни о какой жалобе. А ты, Эрл?

— Через меня ничего не проходило, сэр, — ответил тот. — Если бы что-то было, я бы быстро все уладил.

— Кстати, Рейфорд, — спросил Густафсон, — вы знакомы с Николасом Эдвардсом?

Рейфорд утвердительно кивнул

— Это ваш друг?

— Пару раз он летал со мной первым пилотом Думаю, что мы друзья, да

— Вы слышали, что он получил повышение? Теперь он капитан

Рейфорд отрицательно покачал головой. «Опять политика, — подумал он с грустью».

— Прекрасно? — спросил Густафсон.

— Великолепно, — ответил Рейфорд, но голова у него пошла кругом.

— Какие-нибудь еще препятствия?

Рейфорд чувствовал, что теряет свободу выбора.

— По крайней мере, я хотел бы жить здесь, в Чикаго. Хотя я еще не сказал окончательного «да».

Густафсон сделал недовольную гримасу и покачал головой.

— Эрл говорил мне об этом. Мне это не нравится. Мне казалось, что вам, наоборот, лучше уехать отсюда. Оставить здесь воспоминания о жене и дочери.

— Сыне.

— Ах, да, студенте.

Рейфорд не стал поправлять его. Но он обратил внимание, что Эрл поморщился.

— Во всяком случае, вы можете избавить свою дочь от преследователя, кем бы он ни был и…

— Простите, сэр?

— И вы сможете найти прекрасное место в окрестностях Вашингтона. Пока тут много неясного, Рейфорд, но лично я не хотел бы услышать, что моей дочери кто-то анонимно посылает цветы.

— Но как вы…

— Я хочу сказать, Рейфорд, что вы никогда не простите себе, если с ней что-то случится, тогда как у вас была возможность увезти ее от того, кто ей угрожает.

— Но мою дочь никто не преследует, ей никто не угрожает! О чем вы говорите?

— Я говорю о розах или каком-то там еще букете. Что там у вас было?

— Вот это я и хотел бы знать. Насколько мне известно, только три человека, за исключением того, кто послал эти цветы, знали, что она их получила. Вы-то как об этом узнали?

— Я не помню. Кто-то сказал, что иногда у человека бывают причины уехать из того места, где он живет.

— Но если вы меня не увольняете, у меня нет причин уезжать.

— Даже если кто-то будет преследовать вашу дочь?

— Если кто-то хочет преследовать ее, он так же легко найдет ее в Вашингтоне, как и здесь, — ответил Рейфорд.

— Однако…

— Мне не нравится, что вам это известно.

— Но неужели вы будете отказываться от работы, которая выпадает раз в жизни из-за какой-то глупой загадки?

— Для меня она отнюдь не является несущественной. Густафсон встал.

— Рейфорд, я не привык долго уговаривать людей.

— Значит, если я откажусь, мне придется распрощаться с «Панкон»?

— Нет, это не так, но я полагаю, что впоследствии у нас с вами могут возникнуть трудности.

Рейфорду не хотелось никаких осложнений, и он промолчал.

Густафсон снова сел.

— Сделайте мне одолжение, — сказал он, отправляйтесь в Вашингтон, поговорите там с людьми. Особенно с начальником штаба. Скажите им, что вы поведете самолет в Израиль для подписания договора, а потом вы решите, что делать дальше. Это вы можете для меня сделать?

Рейфорд понимал, что Густафсон никогда не скажет ему, где он слышал о цветах для Хлои. Он подумал, что больше всего шансов что-то узнать, если обратиться к Хетти.

— Да, — сказал наконец Рейфорд, я согласен.

— Отлично! — оживился Густафсон, пожимая руки одновременно и Рейфорду, и Эрлу. — Думаю, что полдела уже сделано. Эрл, сделай так, чтобы его сегодняшний рейс на Балтимор был последним перед полетом в Израиль. Поскольку ему нужно будет пообщаться с людьми, в Белом доме, пусть кто-нибудь другой вместо него приведет самолет обратно.

— Все уже сделано, сэр.

— Эрл, — сказал Густафсон, — будь ты лет на десять моложе, это было бы как раз по тебе.

Рейфорд заметил, как по лицу Эрла скользнула гримаса боли. Густафсону не было известно, как страстно Холлидей стремился когда-то получить эту работу. По пути Рейфорд заглянул в свой почтовый ящик. Там, среди пакетов с циркулярами, лежала короткая записка:

«Благодарю Вас за то, что Вы поддержали мое повышение по службе. Я очень высоко ценю это. Удачи вам. Капитан Николас Эдварде».

Несколько часов спустя, когда Рейфорд вышел из кабины семьсот сорок седьмого, его встретил представитель «Панкон» и передал ему пропуск в Белый дом. Его быстро пропустили через ворота. Охранник приветствовал капитана, четко назвав его имя, и пожелал удачи. Когда он добрался до кабинета помощника начальника штаба, то сразу же заявил, что дал согласие вести самолет в Израиль в следующий понедельник, но только на один этот рейс.

— Очень хорошо, — услышал он в ответ. — Мы еще только приступили к проверке вашего досье в ФБР. Это займет еще довольно много времени. Так что вам предоставляется возможность показать себя нам и президенту еще до того, как будут завершены все необходимые формальности.