Достаточно ли этого письма? Тит, по-прежнему остававшийся в Коринфе, должен был защищать то, о чем говорилось в этом послании.

А Павел, как всегда, шагал вперед. Все пейзажи, проплывавшие мимо него, напоминали о чем-то бывшем в прошлом. Прежде чем вырисовался на горизонте город Троада, вначале Геллеспонт, Эгейское море, а затем залив Эдремит и гора Ида вызвали в его душе множество воспоминаний? Но разве это имело значение? Найти в Троаде Тита — вот что занимало Павла. Однако Тита он не обнаружил. Тревога Павла росла: «Придя в Троаду для благовествования о Христе, хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел покоя духу моему, потому что не нашел там брата моего Тита» (2 Кор 2:12–13).

Почему же Тит не явился на встречу с Павлом?

Вместо Тита появляется Лука. Это вполне в его духе — как врача, слишком поглощенного другими заботами, чтобы присутствовать постоянно. Прибыв из Филипп, Лука пересек Эгейское море, чтобы присоединиться к маленькой группе, что уже находилась в Троаде. Лука сообщил нам имена своих спутников: Сосипатр из Верии, Аристарх и Секунд из Фессалоники, Гай из Дервии, Тимофей, Тихик и Трофим из Асии. По всей видимости, именно они должны были доставить собранные пожертвования.

Лука пишет, что в Троаде он оставался неделю и стал свидетелем случая, который не мог забыть: «В первый же день недели, когда ученики собрались для преломления хлеба, Павел, намереваясь отправиться в следующий день, беседовал с ними и продолжил слово до полуночи. В горнице, где мы собрались, было довольно светильников. Во время продолжительной беседы Павловой один юноша, именем Евтих, сидевший на окне, погрузился в глубокий сон…» (Деян 20:7–9). Как видим, Лука честный хронист. В XVII веке Джонатан Свифт, автор знаменитого «Путешествия Гулливера», но также и декан собора Святого Патрика в Дублине, выберет тему для одной из своих проповедей — «О сне в церкви» и вспомнит случай с Евтихом: даже святой Павел нагонял сон на своих слушателей.

Еще одна деталь: под влиянием усыпляющих речей Павла несчастный Евтих, сидевший на окне, упал с третьего этажа. Его сочли мертвым. Павел бросился к юноше, обнял его и сказал, чтобы всех успокоить: «Не тревожьтесь, ибо душа его в нем».

«Взойдя же, — продолжает Лука, — и преломив хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рассвета, и потом вышел. Между тем отрока привели живого, и немало утешились» (Деян 20:10–12).

Но Тит все не появлялся! Не выдержав ожидания, Павел сел на корабль раньше назначенного времени. Он снова оказался в Европе и высадился, как уже это делал, в Неаполе. Тита он решил не дожидаться. Павел терпеть не мог, когда не исполняли данного ему обещания.

Нет сведений о том, какой путь избрал апостол. По всей видимости, он сначала отправился в Филиппы, где после стольких мытарств мог рассчитывать хоть на какое-то утешение. Дорогие его сердцу филиппийцы! Но даже этим своим образцовым ученикам он говорит о тревоге, отныне поселившейся в его сердце: «Берегитесь псов, берегитесь злых делателей, берегитесь обрезания» (Флп 3:2).

Он покинул Филиппы и восстановил связи с церквями в Фессалонике и Верии. Добрался ли он до берегов Адриатики? «…Благовествование Христово распространено мною от Иерусалима и окрестности до Иллирика», — писал апостол.

Мы не всегда можем двигаться за апостолом след в след: он уезжал и возвращался, делал остановки, проповедовал, наставлял, спорил. Однако тревога терзала Павла: где же Тит? Что делает Тит? Во Втором послании к коринфянам он вспомнит об этом трудном для него времени: «Ибо, когда пришли мы в Македонию, плоть наша не имела никакого покоя, но мы были стеснены отовсюду: отвне — нападения, внутри — страхи» (2 Кор 7:5).

Наконец-то появился Тит! Он принес добрые вести! Тит, вернейший из верных, договорился о том, что сбор пожертвований пойдет по новым правилам. Ему удалось погасить неприязнь, утвердив при этом — замечательный успех! — исключительный авторитет Павла. Он даже добился того, чтобы вернувшиеся к идеям Павла христиане публично отреклись от иудействующих.

Павел поспешил выразить свою радость и свою благодарность коринфянам: «Но Бог, утешающий смиренных, утешил нас прибытием Тита, и не только прибытием его, но и утешением, которым он утешался о вас, пересказывая нам о вашем усердии, о вашем плаче, о вашей ревности по мне, так что я еще более обрадовался» (2 Кор 7:6–7). Обращенные Павлом в христианство в Коринфе были так пристыжены, что плакали! «Теперь я радуюсь не потому, что вы опечалились, но что вы опечалились к покаянию… Ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть. Ибо то самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какие извинения, какое негодование на виновного, какой страх, какое желание, какую ревность, какое взыскание!» За этим следует краткое заключение, совершенно в духе апостола: «По всему вы показали себя чистыми в этом деле» (2 Кор 7:9—11).

Перечитывая это послание, невозможно не восхищаться личностью Павла, его открытостью братьям по вере: он не скрывает, даже когда кризис миновал, что на сердце по-прежнему тяжесть, а душа полна разочарования:

«О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию! Но вы и снисходите ко мне. Ибо я ревную о вас ревностью Божиею; потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою. Но боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе. Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса, которого мы не проповедывали, или если бы вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали, — то вы были бы очень снисходительны к тому». Но вот берет верх его основная черта: «Но я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов: хотя я и невежда в слове, но не в познании» (2 Кор 11:1–5).

Зиму 55/56 года Павел провел в Македонии. Он наконец принял решение: собранные пожертвования он сам повезет в Иерусалим. И еще Павел решил идти через Коринф: то ли проконтролировать сбор средств, то ли проверить, как к нему относятся в городе.

В это время года навигация, скорее всего, была запрещена, и Павел отправился сухопутным путем. Он пересек Фессалию с севера на юг, прошел по Аттике, не миновал и ущелья Фермопилы. Не намеревался ли он дойти до Афин? Никогда! Он двинулся на Фивы, где, конечно, не мог не вспомнить о великой тени Эдипа. После крепости в Элефтерах дорога спускалась к Элевсинам. И вот, наконец, перешеек, который так хорошо был ему знаком.

В Кенхреях, куда Павел добрался к началу лета, на него, наверное, нахлынули дорогие сердцу воспоминания о Приске и Акиле. Но супруги теперь пребывали в Риме. А Павел прошагал дальше, к Коринфу, по поднимавшейся вверх дороге, по которой так часто ходил во время своего первого пребывания в городе. В огромном городе ничего не изменилось. По-прежнему взгляд упирался во вздымающуюся вершину Акрокоринфа, и по-прежнему раздражал развратный языческий храм на вершине.

Как же примут Павла в Коринфе? Он не уставал задавать себе этот вопрос.