Они отпустили коляску в конце Саутгемптон-Роуд, неподалеку от полей, и пошли переулком, что ведет к Тотнем-Корт-Роуд, при этом официант не спускал с них взгляда, находясь на расстоянии ярдов в двести или триста. Пройдя через первое поле, Д … видел, как Д … н и Л … к пожимают друг другу руки и, стоя так немного в наклон, берут с земли шпаги, но больше ничего особенно не заметил до тех пор, пока два джентльмена — дуэлянты — не оказались в том месте поля, которое заканчивается у стены сада Монтегю-Хауза. Между ними все те же 300 ярдов, П … к подходит к нему (к официанту) и говорит, что не хотел бы продолжать так или что-то в том же духе. Официант отвечает, что надеется, что никакого вреда никому не будет, на что П … к говорит, что употребит все возможности, чтобы помешать этому. К тому времени, когда П … к прошел примерно полпути (около 150 ярдов) от официанта к своим спутникам, Д … н и Л … к уже начали фехтовать. П … к побежал к ним со всей возможной скоростью, на ходу выхватывая шпагу и делая жесты рукой двум джентльменам, бывшим в поле, хотя и не подходившим, но остававшимся на почтительном расстоянии, будучи наблюдателями поединка{294}.

В ходе столкновения капитан Доусон погиб, а в отношении его противника, Л … ка, было выдвинуто обвинение в неумышленном человекоубийстве.

Рассказанный выше случай отличный пример того, что один историк назвал «традиционной полумаскировкой» дуэли. Он имел в виду вторую половину семнадцатого века, но высказывание вполне справедливо и в отношении поединков более позднего времени{295}. Все знали, что дуэли незаконны, но, тем не менее, они продолжали происходить вроде бы тайно, хотя и под носом властей. Например, в Саутгемптон-Филдс поединки разворачивались часто, но, вместе с тем, никто не делал попытки как-то предотвратить разыгрывавшиеся там драмы.

Все это означало, что на дуэли просто закрывали глаза, хотя дуэлянты обычно сами способствовали тому, чтобы их встречи не проходили совершенно незамеченными, поскольку редко выбирали в действительности по-настоящему уединенные места. Подобные сложности, надо полагать, тяготили их. Куда проще было играть в «традиционную полумаскировку», отправившись, скажем, в не слишком утомительное путешествие в экипаже к Ислингтон-Филдс и зная, что там вряд ли поджидает опасность угодить в руки закона.

Другим излюбленным местом дуэльных рандеву служили лондонские парки. В семнадцатом и восемнадцатом столетиях они довольно заметно отличались от тех, которые привычны нашему взору теперь. Немецкий гость в Лондоне в 1710 г. записал впечатления от Сент-Джеймского парка, который, судя по всему, его немало озадачил: «Ибо там пасутся не только великолепные английские коровы, но к тому же и изрядное число оленей, называется все это парком, хотя особой лесистости не наблюдается, все больше аллеи»{296}.

Швейцарский путешественник, Сезар де Соссюр, со своей стороны, посетил Хайд-Парк, будучи в Лондоне в середине двадцатых годов восемнадцатого века. Вот что он писал:

В окружности он миль пять или шесть, обнесен высокими стенами. Представляет собой аллеи; есть немало вязов и лип, посаженных нерегулярно и образующих рощицы. Небольшая речка или ручей протекает через парк, втекая в некое декоративное озерцо. В парке есть место, которое называют «кругом». Оно представляет собой окружность, замкнутую ограждением, в две или три сотни футов в диаметре. Круг этот тоже обсажен деревьями…

Оба наблюдателя отметили, что парки служили традиционным местом встреч. Как говорит один, там бывало разом до 200 экипажей{297}. В Сент-Джеймском парке все обстояло иначе: «На неделе там можно встретить весьма модных джентльменов и — что самое примечательное — прогуливающимися пешком, ибо никто, кроме нескольких персон при дворе, не может въезжать в парк в каретах»{298}.

В начале восемнадцатого столетия Сент-Джеймский парк считался уже слишком людным, чтобы устраивать там дуэли. Чего не скажешь в отношении Хайд-Парка, особенно если господа договаривались встретиться рано поутру, когда преимущества этого места становились очевидными — довольно близко от Лондона, что удобно, но в то же время большие размеры всегда позволяли найти уединенный закуток. Дуэлянты частенько назначали там смертельные рандеву, причем в любое время дня, что становится понятным из вот такого любопытного рассказа 1722 г.

Поскольку в прошлую неделю в Хайд-Парке произошла дуэль, поступили распоряжения, чтобы люди с палатками с едой и напитками, которые там стоят, должны теперь закрывать свои палатки в десять часов каждый вечер{299}.

Именно в Хайд-Парке состоялся самый печально известный поединок той эпохи — драма, разыгравшаяся 15 ноября 1712 г. Участниками боя являлись Джеймс, 4-й герцог Хэмилтон, и Чарльз, 4-й барон Мохан. Вражда между двумя сиятельными господами, хотя и связанными родственными узами через брак, носила долгосрочный характер. Подоплека же поединка чрезвычайно сложная, сказать по правде, если разбираться в ней, а она того заслуживает, можно написать целую отдельную книгу{300}. В основе распри лежали претензии на поместье в Чешире, называвшееся Госуорт-Холл и ставшее объектом тяжбы, продолжавшейся с 1702 г. Так или иначе, взаимоотношения джентльменов омрачал еще и тот факт, что они находились по разные стороны политических баррикад. Хэмилтон, будучи роялистом и шотландцем, славился как ярый тори и давно подозревался вигами в якобитских симпатиях.

Чарльз Мохан, бывший на 19 лет моложе Хэмилтона, как это ни любопытно, родился в один и тот же день с врагом, 11 апреля. Несмотря на возраст, молодой человек снискал себе чрезвычайно скверную репутацию как неисправимый повеса и завзятый дуэлянт. Очевидно, желание драться в поединках за честь было у него в крови: когда Чарльзу исполнилось только пять месяцев, отец его умер от ран, полученных на дуэли. Мохан и сам оказывался вовлечен в ряд дуэлей и ссор, некоторые из которых закончились плачевно для иных из их участников. К 22 годам его дело по обвинению в убийстве уже дважды слушали пэры в Палате лордов, но оба раза оправдали. От третьего разбирательства — и опять за убийство — его избавило только своевременное поступление королевского помилования. Политически позиция Мохана определялась и подкреплялась дружбой с королем Уильямом III, который всегда прочно ассоциировался с интересами вигов.

События закрутились с большей быстротой с началом слушаний сторон при дворе в ноябре 1712 г., когда Мохан счел, что Хэмилтон поставил под сомнение его честность. На следующий день молодой человек отправил секунданта, генерала Джорджа Макартни, вызвать герцога на дуэль. Ранним утром в субботу, 15 ноября, двое врагов и их секунданты — герцог выбрал своего родственника, полковника Джона Хэмилтона — встретились около Круга в Хайд-Парке. Последующие события больше походили на драку между разбойниками в темном переулке, чем на аристократическую дуэль: Мохан и Хэмилтон яростно размахивали шпагами, при этом каждому удалось уязвить противника. Тем временем оба секунданта бились друг с другом, но тут полковник Хэмилтон, несмотря на рану в ноге, сподобился обезоружить Макартни. Тут как раз и герцогу удалось нанести серьезную рану Мохану, но и тот в последней отчаянной атаке поразил соперника в грудь. Когда умирающий Мохан упал, жизнь герцога уже тоже покидала его. Не прошло и нескольких минут, как оба отдали Богу душу.