за преступление, вины в котором я до сих пор не чувствовала.

У меня было предостаточно времени для философских рассуждений на тему того, виновата ли я в произошедшем. Для мыслей о том, заслужила ли я всё то, что со мной происходит. О том, в какой момент моя жизнь свернула с гладкой утоптанной тропинки в дремучие дебри темного леса, полного опасностей и чудовищ, подстерегающих за каждым поворотом. И однозначного ответа на этот вопрос я так для себя и не нашла.

Возможно поэтому я до сих пор и сомневалась в том, стоит ли давать показания и какими они вообще должны быть. Не хотела больше брать на себя ответственность за неправильный выбор. По этой же причине я, наверное, до сих пор ждала, что Лазарев сделает этот выбор за меня.

Надеялась, что в изоляторе встречу кого-то, у кого смогу осторожно выведать о том, как дела у Дэна. Однако и этот план оказался невыполнимым — все сотрудники, с кем я успела столкнуться с момента возвращения, были незнакомыми и малообщительными.

— Ясенева, передачу прими, — громыхнуло из лязгнувшего дверного окошка, и чья-то рука просунула в него небольшой пакет и опись.

Отправителем значилась Аллочка, и это радовало. Поставив подпись в нужном месте, вернула опись сотруднику, а сама заглянула в пакет в надежде, что найду там какую-нибудь записку от подруги. Но записки не было.

Зато был новый спортивный костюм, непрактично белый, брендовый и явно дорогой, без слов говоривший о том, что Аллочка хотела меня поддержать и порадовать. И кроссовки, тоже белые, с липучками вместо шнурков. Еще я нашла внутри упаковку шоколадных конфет и печенья и на минуту предалась ностальгии по нашим с ней посиделкам с любимыми вафельными тортами.

Красивый костюм я решила оставить для суда, а сама, зевая, улеглась обратно на кровать.

Токсикоз, к счастью, закончился, сменившись постоянной сонливостью, беспричинной раздражительностью, нервозностью и беспокойством, хотя последнее, пожалуй, могло быть следствием происходящих событий, а вовсе не беременности.

Первое время я запрещала себе думать о ребенке или привязываться к нему, готовя себя к худшему. С учетом происходящего впереди меня вполне мог ждать выкидыш или аборт. Однако что-то внутри изо-всех сил сопротивлялось принятому решению, как и признанию вероятности подобных исходов.

Часто ловила себя на том, что постоянно кладу руку на живот, будто бы, чтобы согреть, стараюсь двигаться осторожнее и мягче и даже мысленно разговариваю с тем маленьким человечком, который, судя по результатам теста уже несколько месяцев должен жить у меня внутри.

Почти успела задремать, когда неприятный металлический лязг двери выдернул меня из состояния сонливости.

— Ясенева, к тебе посетитель.

Встрепенулась, вскочив с кровати так резко, что даже голова закружилась. Поскольку дело передано в суд, кроме Дэна ко мне прийти некому.

— А кто? — спросила, отчего-то не выдержав неизвестности, пока одевала кроссовки.

И получила от сотрудницы изолятора, звякающей связкой ключей ответ, которого совсем не ожидала

— Следователь.

Прокопьев? После передачи дела в суд ему здесь нечего делать, да и приходить незачем. Может Серегин? Что же, стоит сходить хотя бы из любопытства.

Но в следственной комнате меня ожидал не Прокопьев и не Серегин, а совершенно другой мужчина.

— Здравствуйте, Ева Сергеевна, — вежливо кивнув, поздоровался он, пока я, стараясь понять, зачем он пришел, садилась на потрепанный деревянный стул напротив него.

Рассматривая его сквозь прутья разделяющей нас решетки, осторожно произнесла:

— Добрый вечер.

— Мы раньше не сталкивались с вами в работе. Я следователь городского отдела следственного комитета — Скворцов Захар Евгеньевич. И мне нужно допросить вас в качестве потерпевшей.

Нахмурилась. Статья о похищении относится к делам публичного обвинения, их должны возбуждать даже без заявления похищенного лица или его родственников. И Прокопьев даже в свое время выделил копии нужных документов из материалов уголовного дела. Вот только после этого он с ухмылкой заявил, что такую чушь никогда не возбудят и результатом проверки тогда был отказ. Потом еще один отказ. А потом я перестала следить за развитием этой ситуации. Как оказалось, зря.

— По материалам о похищении возбудили уголовное дело? — скептически скрестив руки полюбопытствовала я, хотя и понимала, что раз этот Скворцов пришел меня по этому делу допрашивать, вопрос, скорее риторический.

— Краевая прокуратура дала указания на возбуждение после вашей жалобы, — пожал плечами Скворцов, словно это было само-собой разумеющимся.

Вот только я не обжаловала отказ. Зато вполне догадывалась, кто мог сделать это от моего имени, даже не посчитав нужным сообщить о собственных действиях. Дэн. Что же, победителей не судят. Спросила только:

— То есть это вы вызвали меня в ИВС для допроса?

— Вас вызвал судья, который завтра начнет рассматривать ваше дело, а я просто воспользовался случаем, чтобы не ездить ради одного допроса в СИЗО.

Кивнула. Вообще-то о дате рассмотрения меня тоже должны были уведомить. Ну просто день сюрпризов какой-то. Причем, не сказать, чтобы очень приятных.

По окончании допроса я вдруг вспомнила, как когда-то не хотела быть потерпевшей, мечтая забыть произошедшее как страшный сон. Оказалось, что весь кошмар был впереди, а участь потерпевшей не так уж плоха по сравнению с участью подозреваемой, обвиняемой и подсудимой.

Следователь Скворцов был вежлив, тактичен и предупредителен. Он слово в слово записал мои ответы на свои вопросы и даже без лишних просьб и уговоров вручил мне копии документов, подтверждающих возбуждение дела и мой по нему процессуальный статус, чтобы я могла предоставить их в суд.

Попрощавшись с ним, вернулась в камеру, где, поужинав, лежала в кровати, поедая присланные Аллочкой конфеты и, привычно пристроив ладонь внизу еле-заметно округлившегося живота, размышляла о происходящем.

За возбуждение дела о похищении можно было смело добавлять плюсик к успехам Лазарева. Однако где бы ни был Дэн, он почему-то не спешил ко мне за благодарностью.

На допросе у меня чесался язык спросить о нем у Скворцова, всё же они вращаются в одних околоюридических кругах, но почему-то постеснялась. А теперь гадала, куда он мог запропаститься?

Вскоре меня окутала привычная сонливость, ладонь на животе распространяла внутри приятное тепло. Знала, что это, наверное, самовнушение и фантазия, но иногда я чувствовала внутри ту самую новую жизнь. Словно внутри распускал лепестки маленький и хрупкий розовый бутон вишневого цветка.

Я так и не рассказала никому о беременности. Не сообщила изоляторскому врачу, упустив возможность получить «улучшенные бытовые условия», предусмотренные законом для женщин, что находятся в положении, посчитав, что дополнительная ложка каши-клейстера по утрам, лишние пять минут прогулки и пара аскорбинок того не стоят.

Отсутствие рядом Дэна избавило от моральных терзаний