– Вы не поехали из-за друга?

– Отец жутко сердился, но, вопреки моим опасениям, обеспечивал меня карманными деньгами, как никогда. И мы с Глебушкой загуляли: на каток, в планетарий, по музеям.

– Вы заговорили про студентов отца.

– Странные были эти ребята. То, что матом ругались, – это ерунда. Напряженные, какие-то жесткие. К тому же я не узнавал своего отца, он словно сделался меньше ростом, заискивал перед ними, угождал.

– Чем они занимались?

– На кухне выпивали. Курили. Телевизор смотрели. Вот, пожалуй, и все.

– Вы сразу поняли, что они не студенты? – Дайнека сообразила, к чему идет разговор.

– Нет. Не понял. Я был великовозрастным, но ребенком. Возможно, окажись вы на моем месте – вы бы поняли. Девочки, они, знаете, умнее мальчишек и быстрее взрослеют.

– Что было в день гибели Велембовских?

– Отец дал мне денег, и мы с Глебом пошли на каток. Глеб ушел с катка раньше…

– Вы уже говорили.

– Когда я возвратился, здесь было полно милиции. Глеб весь в крови сидел на лестничной площадке, и это было так страшно!

– Он был ребенком…

– Я увел его к нам домой, отмыл, переодел в свою одежду. Хорошо помню момент, когда к нам пришел милиционер и попросил отца быть понятым. Отец схватился за сердце, сказал, что дядя Веня и тетя Клава были его друзьями. В тот самый момент из туалета вышел студент. Милиционер спросил у него паспорт, а потом увел его к Велембовским.

– Студент был понятым?

– Совершенно верно. – Благовестов зло усмехнулся. – Помню лицо этого человека, когда его уводил милиционер…

– Тогда вы все поняли?

– Понял только спустя годы, когда приплюсовал к фактам тот разговор в палатке.

– Вы так и не сказали, о чем они говорили, – напомнила Дайнека.

– Отец убеждал Велембовского, что нет ничего ужасного в том, что несколько монет или золотых украшений не попадут в пыльные витрины музеев. Он так и сказал: пыльные. Я тогда так ясно представил, как никому не нужные вещи пылятся в этих витринах, и решил, что он прав, не вникая в то, о чем он говорил.

– Речь шла о краже найденных ценностей?

– О которых знали только они, – уточнил Благовестов. – Отец настаивал, и, как я понимаю, Велембовский сломался. Разнорабочий из местных увидел, как дядя Веня прятал находки, и поднялась большая шумиха. Велембовского отправили в Москву, я, по настоянию отца, отправился с ним. Дорога была невыносимой, со мной в купе ехал сломанный человек.

– Куда же делось то, из-за чего он так пострадал?

– Могли спрятать где-нибудь, потом вернуться. Могли переправить с оказией. Да мало ли способов? Я иногда думаю: а было ли это все в самом деле? Ничего, кроме догадок и сопоставления фактов, у меня нет.

– Было, – веско проронила Дайнека.

– У вас есть доказательства?

– Украденные сокровища Вениамин Велембовский спрятал в могиле отца, заложив тайник плитками.

– Вы обнаружили его? – спросил Благовестов.

– Тайник обнаружил Глеб Вениаминович и стал распродавать за бесценок.

– Какая трагедия… И жизнь его – трагедия, и все, что случилось до этого.

– Мы с вами остановились на том, что одного из студентов обязали быть понятым, – сказала Дайнека.

– Вернулся он злой и чуть не избил отца. Вечером они сцепились на кухне. Отец тоже был зол, и теперь я понимаю, почему. Они не нашли того, за чем он их посылал.

– Ваш отец мог договориться с Велембовским, и тот все бы отдал.

– Дядя Веня сломался. Он был совестливым человеком. Думаю, решил все отдать государству. Я слышал их разговор и могу предположить, что все так и было. После этого разговора между отцом и дядей Веней пробежала черная кошка. Потом дядю Веню убили.

– Думаете, ваш отец хотел смерти Велембовских? За этим он послал тех двоих.

– Он хотел золота. Остальное мне неизвестно.

– Что стало со студентами?

– Они исчезли на следующий день. Я проснулся, а их уже нет. Но, знаете… – Благовестов чуть помолчал. – Нельзя прикоснуться ко злу и остаться им не замеченным. Отец всю жизнь кому-то платил. В доме никогда не было денег. Теперь я понимаю, что те ребята его шантажировали.

– И конечно же, их не нашли… – тихо обронила Дайнека.

– Потом моего отца избили, и он умер. Вот так закончилась эта история. – Благовестов с нежностью посмотрел на Дайнеку и тронул ее за руку. – А теперь идите. Я очень устал.

Дайнека чувствовала себя опустошенной. Ей не хотелось ни с кем видеться, ни с кем разговаривать, никому звонить. Ужас давних событий обрушился на нее так мощно и неожиданно, что ей требовалось время все пережить. Вернувшись домой, она вывела Тишотку и сразу легла в постель. Но заснуть так и не смогла – в половине десятого ей позвонил Влад.

– Послушай, Дайнека, – он был навеселе, – я продал англичанам четыре картины.

– Поздравляю.

– Приезжай ко мне в мастерскую.

– Зачем?

– У меня тут организовалась вечеринка.

– Много народу?

– Половина уже разошлась.

Немного подумав, Дайнека сказала:

– Пока я приеду, остальные разойдутся.

– А нам с тобой кто-то нужен?

Внутри ее боролись «да» и «нет». Она хотела к Владу и понимала, что это неправильно. Ей так нужна была поддержка, а рядом никого не было. И все-таки она сказала:

– Нет. Уже поздно.

– Ну, что же… Спокойной ночи!

Ворочаясь в постели, Дайнека думала о том, что вместо того, чтобы развеяться, она лежит в постели, словно колода. Склоняясь то к одному, то к другому решению, она вызвала такси.

Когда Дайнека вошла в мастерскую Влада, там еще оставались гости, среди которых была Азалия и Остап Романов. На нижнем этаже царил богемный хаос, какой бывает в конце стихийной вечеринки: среди расставленных картин – пустые бутылки, полные пепельницы и смятые пластмассовые стаканы.

Заметив Дайнеку, Азалия обняла Романова и пьяным голосом сообщила:

– А мы теперь вместе! И Остап помирился с Владом!.

– Поздравляю. Не видели Влада?

– Он на чердаке, к нему кто-то пришел. – Азалия оттолкнула Романова, обняла Дайнеку и отвела ее в сторону. – Не могу тебе не сказать… Ведь ты моя подруга? Так ведь?

– Подруга, – подтвердила Дайнека. – Однако ты набралась.

– Остап сказал мне важную вещь…

– Какую?

– Это касается Влада.