– Ну ты и загнул, – сказал Клайв.

– Рассказать вам, о чем говорили мы с Марсией? – предложил Деннис. – Хоть кому-нибудь это интересно?

– Все слышали? – не выдержала Софи. – «Мы с Марсией»!

– Она хотела сообщить, что им всем очень нравится наш ситком. Гарольд и Мэри, похоже, не пропускают ни одной серии.

– Во всяком случае, Мэри уверена, что по четвергам в восемь вечера он ей не изменяет, – сказала Софи.

– С кем-нибудь еще, – подхватил Билл. – Будем надеяться, хоть что-то ей перепадает.

– Зачем же так вульгарно? – сказала Софи.

– Я не собираюсь вас слушать, а потому продолжаю, – сказал Деннис. – Марсия мне передала…

– Все слышали? – не выдержала Софи. – «Марсия мне передала»!

– Марсия мне передала, что премьер-министр с радостью взял бы на работу такого ценного сотрудника, как Джим. А потом спросила, не хотим ли мы приехать на Даунинг-стрит и осмотреться в доме номер десять.

– И мы познакомимся с Марсией? – спросила Софи.

– Я думаю, мы познакомимся даже с премьер-министром, – сказал Деннис.

Акушерка Сандра восторженно захлопала в ладоши:

– Прямо не верится. Неужели я поеду на Даунинг-стрит?

– Э‑э‑э, – замялся Деннис. – Тут небольшая загвоздка.

– Ой, не разочаровывай меня, – сказала акушерка Сандра. – После всего, что я сделала за эту неделю.

Видимо, она имела в виду свою относительную пунктуальность и неискоренимый буквализм в трактовке реплик.

– Боюсь, что разочарую, – сказал Деннис.

– Неужели они специально оговорили, что мне туда нельзя?

– Нет, но… там не знают о твоем существовании.

– Но если они не пропускают ни одной серии, то увидят меня уже на следующей неделе и…

– Пригласили «команду», – пояснил Деннис. – Разве ты считаешь себя членом «команды»?

– Конечно, – сказала Сандра. – Вы меня очень тепло приняли.

Деннис беспомощно посмотрел на Софи. Ни от кого другого он поддержки не ждал.

– Если нам выпишут дополнительный пропуск, – сказала Софи, – правильно будет отдать его Бетти Пертви.

Бетти Пертви, которая играла мать Барбары, снялась в трех сериях, и Тони с Биллом уже запланировали ее присутствие на крестинах.

– Мне кажется, даже Бетти не сможет поехать, – сказал Деннис.

– Но она – твоя мама! – обратилась Сандра к Софи.

– Мне ли не знать? – помрачнела Софи. – Ужасная несправедливость, верно?

На этом Сандра успокоилась, кризисную ситуацию удалось предотвратить. И все благодаря Софи. До чего же она сообразительна, подумал Деннис. А какая добрая. От этих мыслей на него накатило знакомое уныние.

В тот вечер Софи позвонила отцу, но он, вопреки всем ожиданиям, встретил ее сообщение в штыки.

– Мой папа советует нам отказаться от посещения, – сказала она всем остальным на следующий день.

– Твой папа мне не указ, – взвился Билл. – Вы как хотите, а я поеду.

– Я тоже, – подхватил Тони.

– Вот и отлично, – поддел Клайв. – Гарольд спит и видит, как бы сфотографироваться со сценаристами.

– Очень смешно, – сказал Билл.

– Можно узнать, какие возражения у твоего отца? – спросил Деннис.

– Он считает, что страну довели до ручки, – объяснила Софи, – а потому нам не следует поддерживать Гарольда.

– И где эта ручка? – спросил Билл. – На каких дверях?

– То есть тебя интересует, что именно тревожит моего отца?

– По-моему, об этом он и спрашивает – как всегда, с претензией и апломбом, – вмешался Клайв.

– Его тревожит платежный баланс, – ответила Софи.

– И нас тоже, – сказал Клайв. – Но я уверен, что нация все еще может позволить себе чай с печеньем.

– И еще его тревожит засилье цветных.

– В Блэкпуле они ему очень мешают? – спросил Билл.

– Один черный на прошлой неделе свистнул мне вслед, – заявила Сандра. – Мойщик окон.

– Ужас какой, – сказал Билл. – Срочно выслать его из страны. Белый человек никогда бы такого себе не позволил, за всю историю мытья окон.

– Мне белый человек не свистнул ни разу, – подчеркнула Сандра.

Наступило уважительное молчание.

– И еще он считает, что Гарольд не оказал должной поддержки Смиту из Родезии.

– Так бы и говорила, – бросил Билл. – Это многое объясняет.

– Правда? – с надеждой спросила Софи.

– Конечно. Твой старик подпевает империалистам. Готов поспорить, он читает гнусную «Дейли экспресс».

– Как ты угадал?

– Это – твои убеждения? – спросил Билл. – Или твоего папы?

– Сама не знаю, – ответила Софи. – Я как-то не задумывалась.

– Не задумывалась о собственных убеждениях?

– Да, в самом деле смешно, когда вопрос так ставится.

– Ты же умная девочка, – сказал Клайв. – Зачем повторять эти ядовитые бредни?

– Ты считаешь, это бредни? – спросила Софи. – Ядовитые?

– Конечно, – подтвердил Клайв.

– Все так считают, – добавил Билл.

Софи обвела глазами стол. Никто не запротестовал, и только Сандра начала рыться в сумочке, ища пастилки от кашля.

– Ничего себе, – сказала Софи. – А я и не знала.

На ликвидацию пробелов ушел месяц. Софи слушала «Есть вопросы?» и беседовала с каждым, кто проявлял хоть малейший интерес к событиям международной жизни. По настоянию Билла она стала покупать «Нью стейтсмен» и «Лисенер», заставляя себя читать по три статьи в неделю. Далеко не все было ей по уму, но она поняла одно – Билл прав: такие взгляды, как у ее отца, все окружающие считают ядовитыми бреднями. Сочувствовать Яну Смиту, жаловаться на засилье цветных – это как признаваться, что ты слушаешь «Сколько стоит та собачка на витрине?», а не «Twist and Shout». В конце-то концов, именно это ей и требовалось уяснить. Софи никогда не считала, что те, кого она встречает на работе, внимательно слушает и уважает, во всем правы, но с течением времени основательно запуталась. Сейчас ей стало ясно, что коллегам и друзьям взгляды ее отца видятся пыльными и неприглядными, как завалявшийся на распродаже брючный костюм. Ты можешь не гнаться за модой, но, уж если собираешься и впредь общаться с продвинутой публикой, надо хотя бы понимать, когда над тобой смеются.

В незапамятные времена Билл ревниво отслеживал телевизионные рейтинги. Но после выхода «Новой ванной» ему вдруг захотелось найти одобрение у тех, кого под страхом смертной казни не заставишь смотреть популярные комедийные передачи Би‑би‑си. Ему захотелось снискать уважение людей, которые посещают экспериментальные театры, ставят сатирические программы и отвергают его юморески. Ему захотелось произвести впечатление на умных молодых геев, с которыми он тусовался в арт-клубах, и даже на критиков, которые вначале благоволили к сериалу, однако после первого сезона как в рот воды набрали. В незапамятные времена им с Тони доставалось и одобрение, и уважение, и признание; потом они все это растратили, но особо переживать не стали. В ту пору им нужнее всего была любовь, и чем больше, тем лучше; любовь исходила от необъятной телевизионной аудитории. Теперь они уже наелись любовью до ожирения, и Билл поймал себя на том, что с завистью косится на вечно тощих, бледных соцреалистов и сюрреалистов, экспериментаторов и сатириков. Все дело, как он полагал, упиралось в деньги. Сейчас деньги у него водились, причем в избытке, а помимо этого всегда была возможность заработать еще. Потому-то он и нацелился на нечто совершенно другое.