силах быть для нее человеком, на которого она может рассчитывать.

– Получается, это не Илай, – говорю я. Вспоминаю парней в пиджаках у входа в мэрию. Почему-то я не могу представить Тесс с кем-то из них. С кем угодно. – А… можно спросить кто?

– Валяй, спрашивай, – говорит Тесс мне в плечо. – Если узнаешь, расскажи потом.

У меня расширяются глаза. Я пытаюсь подобрать нужные слова, чтобы спросить, как она себя чувствует, не угрожают ли ей. Я должна убедиться, что она понимает: что бы ей ни потребовалось, я рядом и готова сделать все, что в моих силах, но прежде, чем я успеваю что-то сказать, она продолжает:

– Я просто не понимаю, как такое вообще возможно.

– В смысле? – спрашиваю я медленно. Кажется, я что-то упускаю.

– Это невозможно. Физически. – Она до побелевших костяшек стискивает подол платья. Я отстраняюсь, заглядываю ей в лицо. – Я думала, тест попался бракованный. Но мама купила мне еще три, и все показали один результат. Непорочное зачатие, охренеть просто.

Я должна что-то сказать, но от потрясения не могу выдавить ни слова. Она не шутит. Она правда беременна, и, если я правильно ее понимаю, она утверждает, что отца не было. Ничего не было. Только… она.

Свет от потолочной лампы падает ей на щеки, и под глазами залегают глубокие тени. Она сгрызла ногти под корень, содрала весь лак. У нее вырывается истеричный горький смешок.

– Как обычно происходят такие вещи?

– Так, ладно. – Я стараюсь держаться спокойно. Так, будто все под контролем. Кто-то из нас двоих должен. – Давай разбираться. Говоришь, мама заставила тебя сделать тесты?

Она кивает, зажмуривается и нервно смеется.

– Этим утром.

– И ты совершенно точно не могла ни от кого забеременеть? – говорю я медленно. Она открывает глаза и метает в меня отчаянный, усталый взгляд.

– Я тебя умоляю, – говорит она. – Я сама ничего не понимаю, так что не жди от меня объяснений. Это уж слишком. Мама устраивает мне допросы, отец вообще делает вид, будто меня не существует, но боже нас упаси пропустить этот долбаный прием, и…

Она осекается: кто-то стучит в дверь с той стороны. Я оборачиваюсь. На площадку выглядывает бабушка с тем же сочувственным выражением, что я видела, когда только приехала в Фэрхейвен.

– У вас все хорошо? – спрашивает она. Чуткая, понимающая, безупречная. Это бабушка, к которой я ехала, бабушка, которая завила мне волосы и купила красивое платье, но сейчас от этого становится только хуже. Все это показуха. Теперь я это понимаю. И если она нацепила маску снова, этому должна быть причина.

Тесс всхлипывает и вытирает нос кулаком.

– Все нормально, – говорит она. – Простите, что устроила сцену.

– Ну что ты. – Бабушка выходит на лестницу, прикрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной. Чтобы никто больше не вошел. А может, чтобы не вышли мы. – Ничего страшного. Там почти закончили прибираться. – Она улыбается Тесс, тепло, открыто и едва заметно, а оттого как будто искренне. – Мне показалось, что ты очень переживала. Я… Скажем так, в ваше отсутствие я успела кое-что услышать. О ситуации, в которой, я подозреваю, ты оказалась.

– Что? – говорю я. «Ситуации»? Но бабушка не удостаивает меня даже взглядом.

– Моя дочь тоже забеременела в юном возрасте, – говорит она. Я оторопело смотрю на нее. Как она догадалась?

Она приседает перед Тесс и кладет руку ей на колено. Так же, как на кухне со мной.

Один в один. Меня накрывает болезненное дурное предчувствие, от которого кожа покрывается мурашками. Так быть не должно.

– Бабушка… – начинаю я, но она, не сводя глаз с Тесс, останавливает меня жестом.

– Я помогла ей с этим справиться, – говорит она. – И тебе помогу. У тебя есть выбор. И что бы ты ни решила, тебе открыты тысячи дорог.

Она говорит правильные вещи, но звучат они как-то не так. Потому что бабушка произносит эти слова не из доброты и сочувствия. С чего это она вдруг заинтересовалась благополучием Тесс, о которой прежде и думать не думала?

– Отец ребенка будет тебе помогать, – продолжает она. – Мы об этом позаботимся.

Нет, вдруг понимаю я с неожиданной ясностью, разгоняющей туман замешательства. Нет, Тесс, не надо. Но губы Тесс уже размыкаются, и она произносит:

– В этом-то и проблема.

Бабушка сдвигает брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Нам пора возвращаться, – вклиниваюсь я. Сжимаю руку Тесс и осторожно тяну за собой. Не говори ничего. Не доверяй ей. Она морочит тебе голову так же, как заморочила мне. – Родители тебя наверняка потеряли.

Она ловит мой взгляд, и ее глаза округляются от понимания.

– Да, точно.

Мы поднимаемся и протискиваемся мимо бабушки к двери.

– Нет, постой. – Бабушка выпрямляется, расправляет невидимые складки на платье. – Тереза, у этого ребенка есть отец?

Есть ли отец. Не «кто отец». Откуда такой вопрос? Я все еще не могу уложить в голове, что такое вообще могло произойти, а бабушка с ходу попадает в самую точку. Как будто уже знает.

Тесс разворачивается. Ее голос срывается до едва различимого шепота.

– Почему вы спрашиваете?

И бабушка. Смотрит на меня.

Всего долю секунды, и она сразу же отводит глаза, так что кажется, что это была случайность. Но этот взгляд буравит меня насквозь, проносится эхом по пустотам, в которых никогда не жил мой собственный отец. Человек, которым я никогда не интересовалась, потому что мне с головой хватало странностей матери.

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, – говорит бабушка. – Я только хотела убедиться, что у вас с Марго все хорошо. Давайте вернемся на прием.

Я едва успеваю подвинуться, прежде чем она открывает дверь и твердой, непреклонной рукой загоняет нас в зал. Музыка бьет по ушам, ароматы парфюма сплетаются в удушающую вонь. Мне нужно на воздух. Нужно, чтобы бабушка перестала наблюдать за мной так пристально, будто хочет знать, что я планирую делать дальше.

А больше всего мне нужно найти маму. И, едва бабушка на секунду отворачивается, я бросаюсь к двери.

Двадцать четыре

Я на улице. Сгущаются сумерки. Я угнала чей-то велосипед с парковки у сквера и мчу по городу. Дыхание сбивается, в глазах туман. Все не так, как я думала. Отца нет, отца нет, говорили мне, и меня это не смущало. Конечно, иногда я гадала, где он сейчас и как он мог бы выглядеть – что за лицо могло объединиться с маминым и не оставить никакого мало-мальски видимого следа.

Во мне нет ничего от отца. Только от мамы. Значит ли это…

Я кручу педали еще быстрее, стараюсь