Колоссальная система сооружений, целый городок, была ориентирована по трем дорогам: одна из них вела на Париж, другие две — на владения короля, на его поместья Сен–Клу и Со. Всякий, кто попадал сюда, наглядно убеждался — король и его владения важнее любых столиц мира, центров делового мира и портов: ведь на них вовсе не был ориентирован Версаль.

В громадном регулярном парке со статуями в два, в три роста человека, случалось, заблуждались провинциалы. В центре всего ансамбля за несколько строительных периодов с 1661 по 1689 год сооружался Большой версальский дворец. Длина сооружения по фасаду составила 576,2 м, а строительные объемы достигали объемов величайшей в мире пирамиды Хеопса.

Конная статуя Людовика XIV в несколько человеческих ростов возвышалась перед центральным входом, и каждый день вереницы карет проезжали мимо этой статуи, выгружая свое содержимое: баронов, маркизов, графов, герцогов, виконтов. В Версале только постоянно жило не меньше нескольких тысяч дворян, которым прислуживало несколько десятков тысяч слуг, мелких ремесленников и торговцев. А ведь чуть не каждый день подъезжали новые и новые засвидетельствовать свое почтение королю и поглядеть на новое чудо света.

В Версале всегда толклось множество народа. И дворянам из разных концов страны легче было встретиться в Версале, чем дома друг у друга. В Версале общались с королем и сильными мира сего, заключали сделки, играли в карты, договаривались о политических альянсах, женитьбах и интригах. В Версале царила расслабленная атмосфера праздника, веселья, наслаждения жизнью. В Версале вставали не раньше 12 часов дня, тратя вечер на прогулки под сенью огромных фонтанов, в тени дворцов, навевающих возвышенную грусть. В Версале праздник длился всю ночь, порой до рассвета, при свете факелов и свечей. В Версале нравы никогда не были строгими; развращенность заменяла опытность, а цинизм считался признаком обширного ума.

В Версале было неприлично без любовницы… а лучше — и без нескольких любовниц. В Версале смеялись над невинностью, преданностью, верностью, браком, семейными традициями и прочим отжившим мусором, устаревшими глупостями.

В сиянии салонных свечей казался нестрашным и весёлый цинизм «просветителей», «энциклопедистов» ученых и смелых людей, решительно объявлявших пре рассудками и глупостями все, решительно все! И служе ние королю, и супружескую верность, и веру в Бога, уважение к своему народу и государству.

Пропаганда и оправдание цинизма были так в нужны светским распутникам! Это было как раз то, что они больше всего хотели услышать! И потому в Версале так охотно читали сочинения Дидро, Вольтера, Руссо, Гольбаха и других веселых хулиганов, ниспровергателей основ. Это была ещё одна пряная, увлекательная игра — во время мессы напомнить приятелю на ухо последние анекдоты, рассказанные Гольбахом про священников, на утреннем шоколаде у короля улыбаться гадостям, которые наговорил про королей Вольтер… Это было так свежо, так оригинально!

И весь Версаль распространял по всей Европе… по всей дворянской Европе, конечно, аромат легкомыслия, утонченности, веселья, иронично–развлекательного отношения к жизни. Так хотелось и при дворах немецких князьков, и в бедноватой Испании, и в попросту нищей Италии как можно полнее повторить ту утонченность тот стиль жизни, который диктовал Версаль. Ну да, стиль, жизни богатеньких бездельников никогда не доводил др добра… Ну да, во всем Версале не удосужились сделать ни одного туалета, и вовсе не розовым маслом и не ароматом утонченности несло порой с балконов и из тщательно подстриженных кустов. Но Версаль был образцом, законодателем моды, и вся знать Европы гналась и не могла угнаться за прелестями французского двора.

Поведение множества дам и девиц XVII и XVIII веков, особенно в придворных кругах, формировалось по версальским образцам и с участием версальских примеров.

Елизавета — лишь одна из великого множества таких дам и девиц, и её действия еще далеко не самые непривлекательные.

Причем добавлю к версальскому влиянию ещё и наследственность, и пример её собственной матери. Трудно поверить, что смачная история о том, как её мамочку Меншиков извлек из–под телеги и передал Петру, не была Елизавете известна. На её глазах разразился скандал вокруг романа Екатерины и Вилима Монса — и опять же, вряд ли Елизавета не знала, что Вилим Монс приходится родным братом Анне Монс, любовнице её отца. В 14 лет дети много слышат и понимают — куда больше, чем хотелось бы взрослым.

Не думаю также, что Елизавете не были известны хотя бы некоторые из ее внебрачных братиков и сестер… Словом, семья Петра I — это была та еще семейка, и девочка с малолетства набиралась многого, что мы, скучные обыватели, считаем совершенно лишним для наших дочерей. Ах, ну куда нам до увлекательных нравов Версаля!

Так что многое, очень многое в жизни Елизаветы подталкивало её в грязную лужу, и учитывая, что еще могло быть, мы вынуждены признать — лужа оказалась еще совсем не такая уж глубокая.

Большинство историков не хотят повествовать о похождениях Елизаветы… особенно о ранних, явно не имевших прямого отношения к хитросплетениям политики. С.М. Соловьев прямо заявляет, что хотя и

«указывали на её фаворитов; но несогласно с характером нашего сочинения упоминать о делах и людях тёмных, не имевших влияния на ход исторических событий»

[44. С. 99].

Действительно, передавать лакейские сплетни как–то не хочется… Но ведь если и не для высших исторических деяний, то, по крайней мере, для формирования характера будущей императрицы весьма важно: начала она э… начала она личную жизнь рановато даже по понятиям нестрогого XVIII века — лет с четырнадцати, и вела ее весьма бурно.

Скажем, Алёша Шубин, поручик Преображенского полка, и Алексей Разумовский появились в её жизни почти одновременно. А если быть точным, то прекрасный певчий Алеша Розум был замечен Елизаветой и начал пользоваться её щедротами еще до того, как Алексея Шубина арестовали и превратили в «Ивана, родства не помнящего» в ведомстве Андрея Ушакова. Характеризующий факт?

Что к 1731 году число… фаворитов Елизаветы перевалило за десяток — это её характеризует? Тем более учитывая, что в 1731 году было–то Елизавете всего 22 года.

Причем нет оснований считать легкомыслие Елизаветы признаком какой–то исключительной развратности или глупости. Судя по всему, она всякий раз была искренне увлечена своим «предметом», иногда несколькими «предметами» сразу, а что влюблялась в среднем раз в два месяца — таково уж устройство ее характера. Опять же — характеризующий факт?

На личную жизнь царевны наверняка воздействовали и постоянные попытки её выдать замуж. За кого только ее не выдавали!

Еще при жизни Петра обсуждались варианты замужества за различными немецкими герцогами и графами и по разным причинам не реализовались. Но вероятные мужья обсуждались при дворе Петра — числом до пяти, а ведь в год смерти Петра Елизавете всего 16 лет.

Потом были планы выдать её замуж за сына Меншикова, Петра II, Ивана Долгорукого.

При Анне Ивановне появились новые женихи — еще три немецких герцога (ради предполагаемого брака с одним из которых и погубили А. Шубина).