Супруг Бандерше в этом черном деле никогда не участвовал. Однако и остановить подругу не пытался. Он был из позорного слоя «равнодушных».

— А что я могу поделать? — думал, наверное, он. — И с женой драться неловко, и с сыном не хочется. А третьего не дано.

Средний сын и младший горячо сочувствовали старшему брату. Они понимали, что скоро вырастут и тоже превратятся в «паразитов» и «лоботрясов».

Дочь же всем сердцем была с матерью, старалась во всем походить на нее и за это пользовалась ее горячей любовью. На глазах она становилась такой же низкой, подлой и, позволю себе сказать, бесчеловечной, как ее мать.

Когда Бандерша колотила сына, дочь подливала масла и наскакивала на него с претензиями.

Печально, что такие постыдные явления еще встречаются в лемурьем обществе.

Однако катты сумели омыть бальзамом мою душу, израненную варями. Их семья оказалась образцовым коллективом. Главным девизом катт было: «Один за всех и все за одного!». Спаянные длительными невзгодами, обеспеченными соседями, они делили все поровну, и делали все сообща. Вместе они ели, грелись на солнце и даже убегали от варей. Можно сказать, что они жили артелью.

К выходкам соседей они относились философски, что обеспечивало им сохранность нервной системы и правильное пищеварение.

Однако отличить одного кошачьего лемура от другого не было никакой возможности. Они были похожи как Семь Симеонов.

С варями было проще. Правда, тела у них тоже были окрашены одинаково, но хвосты почему-то оказались разными. Вот по хвостам-то я их и различал. Я даже нарисовал себе эдакий определитель варей. Единственным ракурсом, который мог охватить расположение всех пятен на теле животного, был ракурс сверху. Черно-белые фигуры словно бы лежали, распластавшись на земле, руки в стороны, ноги на ширине плеч.

Джейн, увидев мой определитель, предложила добавить к нему надпись «Задавленные на дорогах Мадагаскара» и печатать на футболках.

— Ты станешь миллионером! — обещала Джейн.

— Входите в дело, — предлагал я. — Я нарисую, а вы договоритесь о производстве футболок. Доходы пополам.

Джейн подсчитывала возможные колоссальные доходы, но соглашаться не спешила.

— Почему же? Это пятьсот тысяч!

— Я работать не люблю, — призналась Джейн. — Я ленивая.

Собрав все нужные сведения о лемурах, я наконец слез с лестницы и засел в библиотеке. Там я чертил графики и сочинял к ним пояснения:

«Как видно из графика С, — писал я, — в 11.00 все лемуры-вари находятся в квадрате Б-2, потому что в это время в этом квадрате проводится кормление животных. В этот момент территория вольеры используется лемурами крайне не эффективно. Однако уже через десять минут вари наблюдаются в квадратах Г-2, Г-3, Д-3, Д-5, Ж-3. Они бегут к кошачьим лемурам с целью захвата их кормов. Использование площади вольеры, резко повышается».

Моя курсовая на глазах превращалась в качественную, научно обоснованную работу. И Фа был прав, когда утверждал, что опыт работы над курсовыми пригодится нам в жизни.

Теперь с помощью графиков я любому могу доказать все, что угодно. И в жизни мне это очень помогает.

Другие ребята тоже не ленились. Мриген наблюдал за ай-аями. Хотя при этом он сидел не на стремянке, а на стуле, наблюдать ему было сложнее, чем мне. Во-первых, потому что в «Ночном доме», где жили ай-аи было темно — не даром сказано «ночной». Кроме этого, ай-аи не любят, когда за ними наблюдают, и в такие дни почти не выходят из домиков. У Мригена тоже была карта, разбитая вроде моей на квадраты. И по этой карте выходило, что ай-аи используют только два квадрата из девяти. Как раз те, где домики стоят. Так что Мригену было работать сложно.

А Део — довольно легко. Потому что он сидел в библиотеке и ни за кем не наблюдал.

— А какая маза змей наблюдать, если до меня их вон сколько разных перцев наблюдали? Я лучше с других книг что-нибудь перекатаю, и все будет пучком.

Так Део и сделал. Он переписал в курсовую текст о змеях знаменитого зоолога Бернгарда Гржимека.

— Лучше-то все равно не напишешь, — сказал Део.

Однако он не совсем все переписал. Вместо имени Гржимека он свое поставил, и еще цветные картинки разных змей наклеил. Так что очень красиво получилось.

А Кумар писал не только о животных, но еще и о людях. Тема его курсовой называлась: «Взаимоотношения публики и полусвободных тамаринов».

Вот ведь, как интересно! Оказывается, не все животные Джерсийского зоопарка жили в клетках. Львиноголовые тамарины были полусвободными. Жили они в клетках, как и другие животные. Но только в клетках этих имелись окошечки, через которые полусвободные тамарины всегда могли выбежать наружу. Бегали-то они, конечно, бегали, но совсем никогда не убегали. Теплые домики и чашки с подкормкой всегда притягивали их назад. Вот и получалось, что тамарины эти — полусвободные. Окошечки им в клетках проделали, конечно, не из любопытства, а с определенной целью. Тамарины должны были показать, могут ли они без помощи людей спастись от хищников? Способны ли выжить в дождь, бурю и холод? Умеют ли отличить съедобное растение от ядовитого и не отравиться какой-нибудь волчьей ягодой? Если бы тамарины показали, что все это они умеют, то их можно было бы отправить в родную Бразилию, где они стали бы по-настоящему свободными. Между тем, опасности этого эксперимента были нешуточными. Целыми днями в небе над зоопарком висели чайки, высматривая какого-нибудь неосторожного тамарина. Осенью на острове бывали сильнейшие бури, а зимой — мощные снегопады. И волчьей ягоды в зоопарке хватало.

Но маленькие бразильские тамарины показали, что умеют побороться за себя и за свою полусвободу. Уж насколько чайка хитра и проворна, но тамарины оказались еще хитрее и еще проворнее. Потому что чайка — птица, а тамарин — обезьяна, дальний родственник человека. Тамарины чувствовали свое преимущество над чайками и доходили до крайней степени наглости. Они забирались на какую-нибудь крышу и начинали там как бы неторопливо прогуливаться. Они задумчиво поглядывали по сторонам, разминали пальцы лап, почесывались, будто не замечая чаек парящих над крышей. Чайки же, заметив тамарина, со свистом падали с неба, как самолеты-истребители. Казалось бы, падать вниз намного быстрее, чем бежать по земле. И все же, пока чайки падали, тамарин успевал спрыгнуть с крыши и юркнуть в какую-нибудь дырочку, куда чайка залезть не могла. Сидя в дырочке, он так глумился над пернатым хищником, что за него становилось даже неудобно. В бурю и в снег тамараины отсиживались в домиках, и ни бузины, ни белены не ели.

Тут бы возьми их, да и отправь в Бразилию. Но оказалось, что сделать этого все-таки было нельзя. Кроме хищников, непогоды и ядовитых растений им грозила еще одна страшная опасность — встреча с человеком. И если бы тамаринов выпустили на свободу, она стала бы для них смертельной.

Полусвободные тамарины были «щипачами» — так, кажется, называют мелких воров, которые занимаются хищением добра из сумок других граждан. Только настоящие «щипачи» стараются залезть в сумки незаметно, а наглые тамарины «щипали» их на глазах у хозяев. И приходили в бешенство, если хозяева им делать этого не разрешали. Не пропускали тамарины и карманов.