— Ну что ж, малютка Пенелопа, давай же представим тебя высшему свету славного Лондона, — сказал он. — Ты готова?

Нет. Ни капельки я не готова. Да и вообще, хуже имени «Пенелопа» сложно себе вообразить. Но выбора у меня не оставалось. Я постаралась посмотреть на Гидеона так непринуждённо, как только смогла.

— Если ты готов, готова и я!

… Честь и учтивость,

Порядочность и сострадание,

Борьба за справедливость,

Помощь слабым,

Верность закону,

Защита тайны,

Соблюдение Золотых Правил

Станут пусть моими добродетелями

С этого дня и до самой смерти.

(Из присяги адептов)

Хроники хранителей, том первый, «Хранители тайны»

Больше всего я боялась новой встречи с графом Сен-Жерменом. Во время нашего первого свидания в моей голове раздавались его слова, хотя он при этом молчал, а рука его крепко сжимала моё горло, хотя граф находился на расстоянии четырёх-пяти метров.

Мне пока неизвестно, какую роль ты играешь, девочка, и насколько ты важна в этой игре. Но я не потерплю, чтобы кто-то нарушал мои правила.

Кажется, за то время, что мы с ним не виделись, я действительно нарушила некоторые его правила, хотя какие именно — можно было только догадываться.

Меня просто распирало от возмущения. Никто, ни один человек не удосужился изложить мне эти самые правила, и тем более, убедить меня в том, что их нужно придерживаться. Вот пусть и не удивляются, если я что-то там нарушу.

Но других неприятностей, которые поджидали меня в восемнадцатом веке, я побаивалась не меньше. В глубине души я была уверена в том, что Джордано и Шарлотта правы — я как пить дать опозорюсь в этой роли Пенелопы Грей, все сразу же догадаются — что-то со мной не так. От страха я забыла абсолютно всё, даже несчастный Дербишир, где родилась Пенелопа, никак не лез в голову. Как там его, что-то на «Б» или на «П», или на «Д», или…

— Знаешь ли ты наизусть имена всех приглашённых особ? — нельзя сказать, что вопрос мистера Уитмена меня хоть сколько-нибудь успокоил. Ну и зачем это мне сдались имена всех гостей, скажите на милость? Я отрицательно покачала головой, а мистер Уитмен сокрушённо вздохнул.

— Я их тоже всех не запомнил, — сказал Гидеон. Он сидел в лимузине напротив меня. — Так можно всё удовольствие себе испортить, если заранее будет известно, кого мы там встретим.

Я бы многое сейчас отдала, чтобы узнать, волнуется ли он так же сильно, как и я. Потеют ли его ладони, и бьётся ли его сердце так же быстро, как моё. Или он так часто бывает в восемнадцатом веке, что эти прыжки стали для него делом совершенно обычным?

— Ты так губу до крови прокусишь, — сказал Гидеон.

— Я просто немного… нервничаю.

— Это видно. Может, тебе станет спокойнее, если я возьму тебя за руку?

Я замахала головой из стороны в сторону.

Нет, ты только испортишь всё ещё больше, идиот несчастный! Наши отношения уже и так хуже некуда! Только не надо о них сейчас говорить!

К тому же, мистер Уитмен уже зыркает на нас своим коронным взглядом бельчонка-всезнайки!

Я чуть не застонала. Вероятно, мне стало бы легче, будь у меня сейчас возможность высказать ему парочку таких мыслей с восклицательными знаками на конце. Я еле сдержалась, вовремя взглянув в сторону мистера Уитмена.

Наконец мы прибыли на место. Гидеон помог мне выбраться из машины (с моим платьем приходилось изобретать хитроумные манёвры, чтобы ничего не зацепить, а рука помощи в моём положении просто необходима, лучше даже две). Тут я заметила, что на этот раз он не взял с собой шпаги. Какое легкомыслие!

Прохожие провожали нас любопытными взглядами, а мистер Уитмен распахнул перед нами ворота церкви.

— Поторопитесь, прошу! — сказал он. — Мы ведь не хотим привлечь к себе излишнее внимание, — ну да, какое уж там внимание, просто среди бела дня какой-то чёрный лимузин выезжает на Норд-Одли-стрит, из него выходят парни в чёрных пиджаках и вытаскивают из багажника что-то вроде большого ящика. Затем они несут его через всю улицу прямо к церкви. Хотя издалека сундук вполне мог сойти за маленький гроб…

По моей коже побежали мурашки.

— Надеюсь, ты захватил с собой хотя бы пистолет, — шепнула я Гидеону.

— У тебя очень странное представление о суаре, — ответил Гидеон, не понижая голоса. При этом он набросил мне на плечи шаль. — Кто-нибудь уже проверял, что там у тебя в сумочке? А то ведь как зазвонит телефон в самый неподходящий момент.

Когда я представила себе эту картину, губы мои сами по себе расплылись в улыбке, потому что телефон у меня вместо звонка издавал громкое кваканье рассерженной лягушки.

— Кроме тебя мне всё равно никто не позвонит, — сказала я.

— У меня даже нет твоего номера. Можно я всё же взгляну, что лежит у тебя в сумочке?

— Это не просто сумочка, это же ридикюль, — сказала я и, пожав плечами, раскрыла перед его носом свой незатейливый реквизит.

— Нюхательная соль, платок, духи, пудра… просто образцовая сумочка, — сказал Гидеон. — Как и положено даме из высшего общества. Пойдём, — он вернул мне ридикюль, взял меня за руку и завёл в церковь. Как только мы переступили порог, мистер Уитмен закрыл ворота на засов.

Мы были уже внутри, а Гидеон всё продолжал держать мою ладонь в своей, и я была этому несказанно рада, иначе я, возможно, до того испугалась бы, что без оглядки убежала бы из этой церкви.

Свободные места перед алтарём заняли мистер Марли и Фальк де Виллер. Под недоверчивым взглядом священника (который стоял в полном парадном облачении) они вытащили из ковчега… то есть, из сундука, хронограф. Доктор Уайт широкими шагами пересёк церковь и сказал:

— От четвёртой колонны одиннадцать шагов влево, тогда точно не ошибёмся.

— Не могу гарантировать, что в 18.30 в церкви действительно никого не будет, — сказал священник нервным голосом. — Наш органист часто засиживается допоздна, к тому же, некоторые прихожане заводят со мной беседы, которые сложно…

— Не волнуйтесь, — сказал Фальк де Виллер. Хронограф стоял прямо перед алтарём.

Свет заходящего солнца отражался от разноцветных витражей, драгоценные камни в этом свете казались невероятно большими.

— Мы останемся здесь и после службы, поэтому поможем вам распрощаться с паствой, — он перевёл взгляд на нас. — Вы готовы?

Гидеон выпустил наконец мою руку.

— Я прыгну первым, — сказал он. У священника прямо челюсть отвисла, когда Гидеон вдруг растворился в спиральных лучах яркого света.