Не помню, сколько времени прошло, сколько раз я просыпалась в поту и снова проваливалась в темноту. Каждый раз слышала обрывки разговоров и раздражающий писк монитора. Очнувшись на несколько секунд, я смогла разобрать несколько фраз, прежде чем снова уснуть.

— Ей стало хуже… виновато утомление, — говорил мужской голос.

— Но когда она успела утомиться? — ответил ему другой.

— Тут сказывается не физическое, а моральное утомление. Возможно, с ее психикой не все в порядке… И давно.

А потом снова темнота. Я много думала: что было бы, если б тогда я не села в машину к Матвею, лишний раз переспросила его, чтобы удостовериться в правдивости его слов. Мы с Кириллом до сих пор были бы вместе. Гуляли по Мартинску и ели мороженое. Слушали бы музыку, читали вместе книги, сочиняли стихи. Возможно, наша любовь не продлилась бы долго — я не могу уже об этом судить, так как поздно, — но я была бы рада, что она есть сейчас. Во всем виновата снова моя невнимательность. И в случае седьмого сентября, поля, Арта, попавшего в школу. Как же легко преобладать над моими эмоции, когда у кого-то есть хоть малость того, чем я дорожу. Даже если это котенок, которого я приютила день назад.

В тот день я нашла свой блокнот, в который собиралась записать все пожелания Кириллу, который он тогда так и не нашел в моем рюкзаке. Но, открыв его, я не увидела в нем ни одной записи. «Может, я просто вырвала страницы и теперь не помню об этом?» — спрашивала я себя. Но спустя столько времени поняла, что не испытываю к нему никакой ненависти. Как бы я не пыталась вспомнить все ужасы, что он вытворял со мной и моей психикой, не помнила ни одного момента, когда бы я его ненавидела. Был только страх, страх и опять же страх. А потом к этому страху прибавилось еще одно чувство — ужас. И концом обрыва — началом пропасти — стал другой. Кирилл так упорно толкал меня к нему, что не замечал ничего вокруг, да только когда появился еще один человек, он понял, что так и не довел дело до конца, оставалось совсем немного, но другой просто ударил меня в спину ногой, и я полетела вниз — навстречу пропасти. А Кирилл просто стал ненавидеть еще и его.

— Она не появлялась на работе два дня, как думаете, это связано с Тамарой?

— В любом случае, сейчас ей нужен покой и дополнительная доза препарата, чтобы в дальнейшем она вообще смогла встать. И нужно еще раз сделать МРТ, вдруг все стало намного хуже, и во всем виновато еще и сотрясение, — кто-то что-то пролистал, видимо, мои документы.

— А что же делать с ним? — я не могла понять, о ком говорят.

— Сначала нужно его разбудить, он сидит тут уже шестой день, думаю, они знакомы, иначе он бы не принес ее сюда, — опять темнота.

***

— Молодой человек, может, вы хотите съездить домой — отдохнуть? — Алексей Александрович потрепал светловолосого парня, что сидел в комнате ожидания уже шесть дней, даже ночью оставался тут, за плечо.

— Идите к черту, я не отдам ее… — пробормотал он во сне.

— Молодой человек?! — чуть громче сказал Алексей Александрович, и парень очнулся, подпрыгнув на стуле. Он вяло посмотрел на него испуганными глазами, а потом вскочил и вцепился ему в грудки.

— Когда я смогу с ней поговорить? — вдруг произнес Кир.

— Сейчас это невозможно, так как Тамара то бредит, то снова засыпает. Ее состояние значительно ухудшилось, нужно проверить, не сломалась ли кость. Если она пыталась ходить или упала, то последствия могут быть плачевные, — объяснял врач, убирая руки Кирилла со своего халата. — Успокойтесь, это ей не поможет, — он указал взглядом на его руки, которые уже опустил.

— У нее сломана нога? А если бы это были кости таза, она бы вообще никогда не встала! Вы знаете, что с ней произошло? — громко заговорил Кир, хмурясь от злости.

— Молодой человек, успокойтесь! Агрессия тут не поможет. Лучше вашей знакомой от этого не станет, — повторил врач.

— Я должен увидеть ее! Пустите меня к ней, я хотя бы посмотрю на нее!

— Садьте и успокойтесь, иначе мне придется вызвать охрану, — предупредил Алексей Александрович, за что Кир послал в его сторону презрительный взгляд.

***

Я ужасно хотела пить и не могла пошевелить рукой, чтобы взять стакан, и все тело будто окаменело. Веки были настолько тяжелыми, что я снова провалилась в темноту.

Очнувшись снова, я увидела, как рядом с моей койкой кто-то сидит, низко опустив голову. Голова раскалывалась так, будто ее стягивали с обеих сторон толстыми веревками. Посмотрев на потолок светло-зеленого цвета, я тяжело вздохнула, чувствуя необходимость дышать. Странно звучит, но мысли и похуже встречались в моей голове.

— Гос-споди, — еле выговорила я. Причем тут бог, не понимала, но очень часто произносила это слово.

Человек, что сидел рядом, поднял голову и резко вскочил с места — это был Кирилл. Я не чувствовала страха, и это немного тревожило, только потребность пить.

— В-воды, — прохрипела я. Кирилл сразу кинулся к тумбочке и налил мне стакан воды, потом подошел и помог попить, придерживая стакан. Руки отказывались работать, тяжесть поселилась в них.

— Прости, прости, это я виноват, — безостановочно шептал он, поглаживая большим пальцем мою руку, которую держал, — если бы не я тогда, этого всего бы не случилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты подталкивал меня к обрыву в пропасть, но так и не смог довести дело до конца, — тихо говорила я, глядя в потолок. — Вместо тебя это сделал Стас.

— Стас? — громко переспросил он, и я закрыла глаза. Боль пронзила голову, и я всхлипнула. — Прости, прости.

Внезапно послышались голоса за дверью, и Кирилл обернулся, нахмурившись. Я смотрела перед собой и не шевелилась. А потом голос мамы ворвался в реанимацию.

— Как это она еще не очнулась! Я имею право зайти туда и убедиться, что с моей дочерью все в порядке! — голова снова заболела, и немая слеза скатилась по моей правой щеке.

— Опять вы! — голос Алексея Александровича. — Немедленно покиньте реанимацию!

Как я потом помню, несколько врачей помогли выпроводить Кирилла, но отлично запомнила, какими были его глаза — будто у зверька, что пытается спасти свою мать — не пустые, не безжалостные, как все время, а живые. Он вырывался и снова подбегал ко мне, шепча на ухо: «Он получит по заслугам!». А по моим щекам непроизвольно текли слезы,