class="p1">— А как ты думаешь, — я прошла к ней, — почему он больше не приходил к нам, и мы нигде не появлялись вместе? — подняв голову, я посмотрела на маму. Она отвела взгляд.

— Так он же был у нас дома в начале сентября…

— Я сама не понимаю, зачем он тогда пришел!

— Тогда почему он тогда…

— Мам?

Но она лишь села на стул в зале ожидания и потерла висок.

— Мам?

— Я не могу понять, тогда кто же тогда приехал с тобой в больницу, если не Кирилл?

Я вышла из лифта и села рядом с мамой на стул с мягкой кожаной оббивкой. Та на меня странно уставилась и аккуратно сказала:

— Тамар, я ведь должна узнать, кто это был, рано или поздно.

— Тебе лучше не знать.

— Этот человек, можно сказать, посадил тебя в инвалидное кресло, а ты даже заявление на него не пишешь! — возмутилась мама.

— Мам, успокойся, сейчас я более менее могу ходить и в скором времени полноценно встану на ноги сама. Ничего такого страшного не случилось. Этот человек просто оказался в ненужном месте в ненужное время, — отговорилась я, хотя, скорее, все было ровным счетом наоборот, и Стас, по своим убеждениям, как раз-таки оказался в нужном месте и в нужное для него время.

— Я этого так не оставлю! — она вскочила со стула. — Я узнаю у твоего врача, что случилось, может быть, он мне хоть что-то скажет.

Я резко дернулась вперед, но забыла, что должна еще встать на костыли, и поэтому свалилась на пол, ударившись коленками.

— Тамара, ну что же ты так, — мама подбежала ко мне, помогая снова сесть. Она что-то шептала бесконечно себе под нос, пока я вставала на костылях. — Если ты думаешь, что я это просто так оставлю, то глубоко ошибаешься.

Мне оставалось лишь вздохнуть — ничего поделать я не могла. Матери всегда хотелось участвовать в моей жизни, и теперь ей прекрасно выдалась такая возможность, поэтому, собрав все свое материнское, она направилась снова к лифту, чтобы найти Алексея Александровича.

Я лишь подошла к окну и посмотрела на сухую плитку за окном и солнце, палящее сегодня особенно усердно, несмотря на середину октября. Люди уже доставали осеннюю одежду, готовились к холодам. Совсем скоро закончится такой период как золотая осень, и все снова будет мрачное и серое, что в Москве, что в Мартинске. Два часа езды не мешали матери навещать меня достаточно часто, чтобы это начинало надоедать. Но я всеми силами показывала, что все хорошо только для того, чтобы она не волновалась дома за меня, не зная, каково мне на самом деле.

Немного так постояв, я сунула руку в карман штанов и не обнаружила там кое-чего. Сердце пропустило удар и забилось снова уже в ускоренном темпе. Я прошла к лифту и нажала на кнопку вызова. Пока ждала, заметила, что кто-то тоже собирался зайти. Как только лифт остановился на нужном этаже, я шагнула внутрь и переставила костыли, развернувшись, и заметила парня. У него были вьющиеся черные волосы, карие глаза, правильной формы нос и складка между бровями, будто он часто хмурился. Заметив меня за подглядыванием, он повернулся и улыбнулся мне добродушной улыбкой.

— Привет, — проговорил он. Я лишь немного задержалась взглядом на его руке, протянутой мне, и повернула голову в сторону двери, так и не удостоив его ответа.

Мое недоверие к людям росло, в особенности к мужскому полу. Но что мне мешало сейчас, не понимаю. Этот парень не казался похожим на тех, с кем я обычно имею дело, но и прямым добряком тоже. Скорее, любителем всяких цепочек, судя по его рукам, на двух пальцах одной были надеты кольца, а на запястье три фенички и два браслета на тонкой цепочке из серебра.

— Миленькие украшения, — сказала я, не смотря в его сторону, когда открылись двери лифта, и вышла.

Преодолев расстояние от лифта до своей палаты, я осторожно открыла дверь и зашла внутрь. Мама сидела на кровати с нахмуренным лбом и смотрела на Алексея Александровича, который равнодушно стоял около окна, облокотившись на подоконник и смотря на улицу через открытую настежь оконную раму.

Заметив меня, они переглянулись и снова нахмурились. Мама вдруг заговорила:

— Раз уж все хорошо, почему бы не выписать Тамару уже сегодня?

— Я же уже объяснял вам, Ольга Владимировна, что пока что ее состояние стабильно, но она только-только встала на ноги буквально, и не факт, что дальше будет только лучше. Ведь еще не понятно, куда делась Эрика Николаевна, так как Тамаре крайне необходим курс психотерапии после пережитого стресса.

Тот стресс, что я пережила, даже в самых худших фантазиях не представал перед вами, доктор. И чем меньше людей о нем знают, тем легче мне жить с осознанием того, что никто не сможет использовать эту информацию не в мою пользу.

— Делайте, что должны. Я хочу поскорее забрать дочь домой.

— Все, что в моих силах, — вскинул руки Алексей Александрович, как бы сдаваясь.

— Мам, почему ты так яро хочешь забрать меня отсюда? Все же проходит постепенно, я не могу восстановиться за один день, — вмешалась я в их разговор.

Мама наклонила голову, как бы спрашивая у меня: «Ты думаешь, я не понимаю?». На что я просто подняла брови.

— В любом случае, не волнуйтесь и не придумывайте ничего себе, — утешил ее Алексей Александрович, отходя от окна.

Вскоре мама уехала домой, и я осталась в палате наедине с врачом.

— Тамара, — позвал он меня, когда я стояла возле окна, разглядывая ветви деревьев, уже без листьев, медленно покачивающиеся из стороны в стороны, поддаваясь течению ветра, такому непостоянному, — ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я повернулась в его сторону и заметила в руке что-то блестящее — тот самый дротик, про который я уже забыла, стоило мне войти и застать из разговор. И теперь просто пыталась не показывать удивления от того, что врач так лихо поймал меня на том, о чем пока у него нет не единого представления.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Алексей Александрович, это не то…

Но он перебил меня, не дав дать жалкое оправдание:

— Возможно, это не то, что должен был подумать. Но, сопоставив факты, я сделал вывод, что размер иглы и диаметр твоего шрама на правом бедре одинаковые. Из этого следует вполне логичный вывод, но я предпочту просто задать вопрос, чтобы не терзать себя беспочвенными теориями об этом, — начал говорить он и, остановившись на мгновенье, спросил: — Тамара, ты причиняла себе физическую боль?