В ангаре мы нарвались на засаду, устроенную службой безопасности Ордена. Да, и такое иногда бывает. Досадная случайность, не более того. Хорошо, что сразу не пристрелили. В итоге – нас скрутили и разбросали по разным машинам. Меня, Шайя и, конечно, Джека Чамберса. Сопротивляться? Нет, это не тот случай; мы же не книжные герои, чтобы пули зубами ловить. И самое главное – лица этих сотрудников незнакомые. Ни одного из них я раньше не видел. Потом… потом была дорога на Базу. Под усиленным конвоем, без объяснений и лишних слов. Я пытался что-то выяснить, но как оказалось – зря. Вместо ответа получил несколько раз прикладом по ребрам. Молча.

Пять дней в одиночной камере. И только на шестой – первый допрос. Потом еще и еще. Только дознаватели менялись и стиль общения. Я даже лица не успевал запоминать. Одни грозились, другие мягко пытались влезть в душу и угощали сигаретами. Один мой сослуживец, русский, любил повторять одну хорошую фразу: «Сигарету можно взять, а вот от жизни придется отказаться». Не знаю, откуда это выражение, но оно очень точно передавало поведение следователей. Тех, которые «добрые». И вопросы, вопросы, вопросы… Одни и те же вопросы, одни и те же ответы. Подлавливали на мелочах, на оговорках, на случайных совпадениях, облаченных в сухую форму протокола. Может, это и прозвучит несколько странно, но я ждал похожего финала. После всех наших приключений. Их было мало? Пусть так. Но даже этой малости хватает, чтобы нас по-тихому списать в «безвозвратные потери».

– Где и при каких условиях вы захватили мастер-шлюз?

– Вы с ума сошли?

– Отвечайте на вопрос, Нардин!

– Я его в глаза не видел.

– Вы лжете!

– Пошел к бениной маме, придурок.

– Ты что, «мясо», в карцер захотел?!

Жаль, что стулья здесь хлипкие. Не убьешь. Даже если с размаха запустить. Не повезло. Меня за разбитую голову следователя даже не били. Почти не били. Так, попинали немного для порядка. Чтобы знал свое место. В карцере.

Дознавателя сменили, и на его место пришел другой. Маленький и невзрачный человек с помятым лицом. Скучный и занудливый, как осенняя муха. Он ни единым словом не вспомнил инцидент с его предшественником. Не угрожал и не запугивал. Только пистолет держал под рукой. На столе, прикрытый листком бумаги. И опять вопросы… Бесконечные, как человеческая глупость.

– Ваши подельники уже давно признались. Хотите почитать их показания? – Человечек взмахнул тонкой пачкой листков. Первый лист немного помят, а на последнем – жирное пятно.

– Устройте очную ставку.

Спустя две недели, во время очередного допроса, открылась дверь и вошел Виктор. Как всегда – без стука. Не принято в этом мире стучать в двери. Подошел к столу, махнул рукой вскочившему со стула дознавателю и взял протокол допроса. Несколько секунд читал, а потом посмотрел на меня.

– Негусто, – подвел итог он. – Что будем делать, Нардин?

– Он упрямый, как…

– Не тебя спрашиваю, – оборвал дознавателя Виктор. Затем присел на край стола, достал из кармана пачку сигарет и посмотрел на меня. А глаза колючие, как две ледышки. Я пожал плечами.

– Говорят, что ты буйный, – продолжил он, – потому и сидишь в наручниках. Избил следователя, покалечил охранника. И за все эти художества тебя даже не наказали. А могли и пристрелить «при попытке к бегству». Не ценишь, как выяснилось, Нардин, доброго отношения, – пожал в свою очередь плечами Виктор. Сказал таким тоном, что сразу и не поймешь – рад он такому исходу или, наоборот, жалеет, что меня не убили. Немного помолчал, словно не мог решить – стоит ли освобождать мне руки. – Ладно, сними с него наручники, – не поворачивая головы, приказал он следователю, – он будет смирным.

– На твоем месте я не был бы так уверен, – усмехнулся я и поморщился. Одно ребро мне все-таки сломали, сволочи…

– Ну и дурак.

Он подождал, пока мне освободили руки, и протянул пачку.

– Закуривай. Думаю, что от рака легких мы умереть не успеем.

Несколько минут мы молча курили. Следователь стоял позади меня, словно боялся, что я сейчас возьму и брошусь на своего начальника. Или бывшего начальника? Черт знает…

– И что это за кобеляж при аресте? Тебе что, трудно было встать на колени?

– Ты слышал о дне Камерона и капитане Данжу Одноруком?[45]

– Не приходилось.

– Тогда не поймешь…

– Оставь нас, – Виктор посмотрел мне за спину.

– Но…

– Я не ясно выразился?

– Да, конечно, – стушевался следователь.

Хлопнула дверь, и в кабинете стало тихо. Виктор молча курил, рассматривая меня, словно интересного зверька, случайно попавшего ему в руки.

– И что прикажешь с тобой делать, Нардин?

– Выдать премию и отправить в отпуск, – криво усмехнулся я, – для поправки здоровья.

– В отпуск, говоришь, – разделяя фразу на слова, произнес он. – Можно и в отпуск. А можно и расстрелять.

– За что?

– Чтобы не лез, куда не просят.

– Дело твое…

– Ладно, Нардин… Никто тебя стрелять не собирается. Пока что… – Он поднял на меня глаза и, сделав небольшую паузу, повторил: – Пока что не собирается.

– Хорошее начало.

– Какое есть. А теперь слушай внимательно…

Я вернулся в свою комнату на рассвете. Спустя две недели после того, как мы с Каримом попытались проникнуть в ангар. И внутренний голос, дьявол его раздери, подсказывал, что нам несказанно повезло.

Прошел мимо спящего на стуле консьержа, поднялся по лестнице и открыл дверь в комнату. В одном из кресел, стоящем у окна, накрывшись камуфляжной курткой, спал Шайя. Скрестив руки на груди и закинув ноги на журнальный столик.

– Привет, старик! – Я устало опустился напротив.

– Медведь? – Он приоткрыл глаза и сонно посмотрел на меня.

– Нет, генерал де Голль, собственной персоной. Тебя давно выпустили?

– Вчера, поздно вечером. – Карим выпрямился и потер руками лицо. – Извини, что вломился без приглашения, но меня, как выяснилось, выселили.

– Как так?!

– Так. – Он пожал плечами, с хрустом потянулся и зевнул. – Отказали, понимаешь, в номере. Мол, извольте валить к черту, monsieur Шайя. Вещи, надо заметить, вернули. Только оружие забрали. У тебя сигареты есть? Мои еще в камере закончились, а в бар идти лень.