– Вспомни, Франсуа, на корабле я рассказывала тебе про Гетерию, – не унималась София. – И о том, что турки сделали с греками… О том, как убили мою мать и отчима… Сожгли заживо в кабачке в квартале Пера. Я говорила тебе, что мой отец погиб в горах Пелопоннеса, сражаясь за Элладу!

– И теперь, Софи, ты хочешь отомстить туркам с помощью русской армии? – язвительно спросил Леруа. —

Намереваешься сжечь заживо тех, кто укрылся за стенами крепости Озю? А ведь у них есть и родные, и любимые! И, наверное, они так же преданы своей родине, как ты – своей! Бог мой, как жестоки женщины! И даже самые очаровательные из них…

– Напротив, мы хотим спасти людей – и своих, и неприятельских, насколько это возможно… Мы всего лишь хотим избежать кровопролитного и жестокого штурма, принудить крепость к капитуляции! – заступился за гречанку Потемкин. – План секретных коммуникаций поможет нам застать защитников крепости врасплох. Тогда не будет боев за каждый камень и дом. И люди, укрывшиеся за крепостными стенами, останутся живы, и наши солдаты тоже. Мы все равно возьмем крепость, мсье Леруа, но план секретных коммуникаций поможет избежать обоюдных потерь.

Леруа пристально взглянул в глаза Потемкину, но князь не отвел взгляд. Взгляд Потемкина источал силу и тайну, и Леруа впервые в жизни стало неуютно. Их безмолвная дуэль продолжалась несколько минут, но Леруа сдался первым – он опустил глаза.

– Что же вы решили, мсье Леруа? – снова спросил Потемкин, и француз с ужасом понял, что не может сказать «нет».

– Я подумаю над вашим предложением, князь! – ответил инженер, и благодарностью ему стал растроганный взгляд Софии.

– Благодарю тебя, Франсуа, – тихо сказала гречанка, и ее нежный голос булавкой вонзился в сердце француза.

Самая очаровательная женщина Европы опять ускользала из его рук!

Франсуа вышел из палатки Потемкина, унося с собой благодарный взгляд Софи. Ему предстояла бессонная ночь и жестокий выбор. Но женщина, оставшаяся рядом с Потемкиным, знала наверняка, что выбор уже сделан и Леруа скажет «да». Русская армия возьмет крепость Озю без напрасных жертв с обеих сторон… Но планам Софии и Потемкина не суждено было до конца сбыться.

Через несколько месяцев «очаковского сидения» Головатый снова получил весточку от Ульяны. «Серце моє, коханий! – писала Ульяна, – Богу молюся щоденно, щоб ти повернуся скоріше. Бо нема бiльше сил чекати… Захворiла я, любий…». Письмо задрожало в руках Головатого, и казацкому атаману показалось, что весь лагерь слышит ошалелый стук его сердца. Он вспомнил отпевание отца, венчание с Ульяной и ту единственную ночь, которая выпала им на долю. Утром он уехал, и Ульяна проводила его до околицы. Над селом плыл молочный туман, и деревянная церковка с зеленым куполом, где обвенчал их отец Григорий, словно взлетала в небо. Сладко пахло травами, и Головатому хотелось броситься в эти травы вместе с Ульяной, так чтобы не было больше войны и службы. Но его ожидали сабля и трубка, «очаковское сидение», казацкий лагерь и служба под началом Грицька Нечесы.

«Домой хочу!», – кричало теперь сердце Антона, и письмо дрожало в его руках. Всю следующую ночь Головатый истово и горячо молился Богу, чтобы отпустили его домой, к Ульяне. А наутро князь Потемкин предложил Головатому любопытную сделку…

Накануне к Очакову подошли три турецких корабля под прикрытием батареи на острове Березань. Осажденным завезли провиант и порох. Осада крепости Озю грозила надолго затянуться. Недруги Потемкина называли происходящее осадой Трои и поговаривали, что прекрасную гречанку Елену ныне заменила не менее очаровательная София, а место красавца Париса занял Циклоп. Адъютанты исправно доносили Потемкину все эти сплетни, и его единственный глаз полыхал гневом. Светлейший впадал в бешенство, обрывал бриллиантовые пуговицы на кафтане, грозил клеветникам то расстрелом, то поркой, а София тихо утешала его, настаивая греческую сладость на русской печали.

Вскоре после турецкого маневра Потемкин приказал командующему русской эскадрой в Севастополе адмиралу Войновичу атаковать неприятеля. Капудан-паша, однако, бой принять не решился и немедленно увел свой флот в Константинополь. Контр-адмиралу Мордвинову удалось разбить семь турецких судов под Очаковом. Теперь Потемкину мешала батарея на островке Березань, расположенном у самого входа в лиман, к югу от Очакова. Огонь ее пушек доставал до Кинбурна, что не давало никакой возможности штурмовать Очаков со стороны моря. При приближении русских кораблей турки поднимали тревогу, и яростная стрельба батарей не позволяла приблизиться к острову.

При известии о неудачах Потемкин мрачнел и долго смотрел в сторону острова своим единственным глазом.

Ненадолго отвлекшись от вечерней хандры, он пригласил к себе Головатого.

– Антон, – обратился Григорий Александрович к приятелю детских лет, – помнишь, как ты спалил турецкий корабль?

– Батько, – потупил голову запорожец, – опять лаяться станешь?

– Не буду тебя ругать. Послушай, лучше, – махнул рукой князь, – флоту к Березани не подойти.

– Так, – подтвердил Головатый и попытался сообразить, к чему клонит Потемкин, – не подойти…

– А вот казацкие чайки подойти к Березани смогут. К тому же верные казаки, – продолжил свою мысль светлейший, – умеют издревле примеряться к подобной обстановке. Им было не привыкать ходить на Константинополь в своих ладьях. И крепость на острове Березань казакам доступна.

– Так вот оно що? – догадался Головатый. – Так тобi Березань взяти треба, батьку?

– Как воздух, надобно! – подтвердил Григорий Александрович. – Комом это укрепление сидит у меня в горле.

– Наияснейший гетмане…. – полушутливо-полусерьезно начал Головатый.

– Антон, – оборвал его Потемкин, – давай без выкрутасов, говори прямо.

– Гриць, – хитровато прищурил один глаз Головатый, – а хрест за фортецю буде? Додому відпустиш чи ні? Пора вже мені повертатися.

– Ты только возьми Березань, – просил Потемкин, – будет тебе крест, и дом, и Ульяна. Все тебе будет.

– Якщо так, я згоден, батьку, – решил Головатый и добавил с пылом былого семинариста: – Боже, помози на Березань!

В одну из темных осенних ночей запорожцы Головатого на чайках поплыли к Березани. Штурм начался ранним утром, видимость была очень плохой, остров утопал в молочном мареве. Туман оказался спасительным и помог казакам незаметно приблизиться к острову.

«Бачу, ти, Ульяна, мені допомогаєш, – подумал Головатый. – Серце твоє у цьому тумані…». Подплывая к острову, он вспоминал густой туман, который плыл над селом в их прощальное утро. Тогда в тумане тонуло круглое личико Ульяны – теперь перед ним вставал опрокинутый в мутноватое марево остров.

Запорожцы пристали к острову не с западной стороны, где была пристань, а с северо-восточной. Здесь берег был весь изрезан ракушечными скалами и гротами. В этих гротах и схоронились казаки. Улучив момент, когда большая часть гарнизона крепости вышла на работы по заготовке камыша на топливо, запорожцы Головатого без единого выстрела сняли часовых и овладели укреплением. Здесь казаки сменили рубахи и шаровары на турецкую одежду.