платяной шкаф, секретер, кресло и телевизор. Наверное, в ней находилась еще какая-то мебель, но в темноте ее трудно было разглядеть. Как искать в таких условиях картину Марго даже не представляла. Она нагнулась, пошарила рукой под кроватью и, выудив из-под нее железную коробку из-под английского печенья, села на пол. Коробка была не маленькой. И все-таки не такой большой, чтобы в ней могла поместиться картина размером два на полтора метра. Тем не менее, Марго решила рассмотреть ее содержимое. Она открыла коробку и посвятила внутрь ее фонариком. Ее глазам предстала долгая история детства и юности Коко Полуниной. Каракули, выдаваемые за рисунки, фотографии девочки ясельного возраста, школьные записки от первых в ее жизни воздыхателей и прочая дребедень. Ничего такого, что могло бы указать на причастность девушки к убийствам или хотя бы на ее любовную связь с Пабло Бурхасоном. Она хотела было вернуть всю вытащенную оттуда ерунду и поставить ее на место, но тут ее ноготь на мизинце застрял в щели. С величайшей осторожностью, не делая резких движений, чтобы не сломать маникюрное чудо, она наклонила голову и посмотрела на дно коробки. Это дно явно было двойным, и в щель, между первым дном и стенкой как раз попал ее ноготь. Пыхтя и обливаясь потом, Марго сначала освободила свою руку и только после этого, подцепив железку, открыла тайник. Там находился пакет из плотной бумаги. Она раскрыла его и сморщила нос. Фотографии, сделанные явно любителем, все-таки не оставляли возможность сомневаться, что у Пабло Бурхасона была любовная связь с женщиной. Но вовсе не с Коко, а с ее матерью. Со Светланой Полуниной. На снимках они нежно обнимались, целовались. Кроме того, оба были в махровых халатах, что говорило в пользу версии о бурном романе.

— Вот это да! — ошарашено выдохнула Марго, — Но с какой стати эти фотографии хранит ее дочь?

Она взяла один из наиболее красноречивых снимков, сунула его в карман брюк, а остальные положила на место. Закрыв коробку и задвинув ее под кровать, она огляделась. Первый тайник, который и тайником-то можно назвать с большой натяжкой, открыл неожиданный секрет семьи Полуниных. Но комната Коко довольно большая. И таких вот коробочек в ней может быть понатыкано с десяток. Сколько же еще тайн она узнает этой ночью?

* * *

Изольда изнемогала от напряжения. С того момента, как Федор Петрович раскрыл ей принцип безопасности своего дома, она каждую секунду ожидала светопреставления. Украдкой она даже глянула пару раз в окно, но ничего ужасающего не увидела. Соседский особняк был, как и прежде, погружен в сонную темноту. Наличие в нем Марго с этого расстояния не угадывалось. И все-таки она там была. Одна, в темноте, и то, что она до сих пор не натолкнулась на один из многочисленных маячков хозяина, просто чудо. Но чудеса потому и зовутся чудесами, что представляют собой весьма редкое явление. Редкое и почти невозможное. Они не длятся вечно. А потому Изольда справедливо полагала, что начало светопреставления — это лишь вопрос времени. Между тем, Федор Петрович уже изрядно пьяный вдруг принялся кокетничать с Ольгой Сергеевной. Светлана отнеслась к этому довольно прохладно. Другие и вообще внимания не обратили, за исключением Влада, который сжал кулаки и по случаю негодования ослабил тугой узел на галстуке. Он не любил, когда мужчины проявляют интерес к его матери. Изольда только хмыкнула, еще раз отметив про себя, что представители сильной половины человечества слабы и зависимы от своих привязанностей. В порыве пьяного флирта Полунин уже успел пообещать Ольге Сергеевне бесплатную подписку на один из своих многочисленных изданий, которое называлось «Сад и огород». Потом, видимо, проникшись к этой тихой и мудрой женщине, которая спьяну казалась ему лишь слегка старше его самого, он присовокупил к «Саду и огороду» еще «Мою кухню», «Любимые рецепты», «Все о доме» и «Шьем и вышиваем». Свекровь, несмотря на неприемлемый смысл этих подарков, осталась довольна. Глаза ее вдруг наполнились тем особенным светом, который вспыхивает в глазах женщины, получившей изрядную долю мужского внимания. Она даже принялась кокетливо поправлять шляпу на голове. Влад, наблюдая все это, раздраженно запыхтел.

— Я должен спеть серенаду под окном вашей спальни! — неожиданно провозгласил Федор Петрович и пьяно хрюкнул.

— Я думаю, это лишнее, — тихо предостерег его Влад.

— Ничего подобного! — возмутился ухажер, — Вы еще не слышали, как я пою!

— Не порть людям вечер, — сквозь зубы проговорила Светлана и строго глянула на мужа.

— Ты! — его глаза вдруг налились кровью, как у быка, которому скотник неожиданно показал красную тряпку, — Ты мне не указывай! Я могу делать все, что хочу!

— Да, ради бога, — едва сдерживаясь, холодно заявила жена, — Хочешь петь, иди куда-нибудь в лес. Там тебя никто не услышит, и все останутся довольны.

— А тебе не нравится, как я пою! — брызгая слюной, проорал Федор Петрович, — не нравится ей! Да на хрен мне для тебя петь-то! Ты ведь уже давно того не стоишь! Да и стоила ли когда…

Произнеся эту убийственную для любого брака фразу, он вдруг уронил голову на кулак и засопел.

— Ну, вот… — Светлана неловко усмехнулась оторопевшей Ольге Сергеевне, — Как видите, муж, спьяну гоняющий домашних вилами — это еще не самое ужасное, что может быть. Ваш при этом не пел?

— Нет! Матерился, — потупила глаза свекровь. Ей, как пожилой, умудренной опытом и, в общем-то, не злобной женщине стало неловко оттого, что она внесла смуту в чужую семью. Конечно, приятно, что твои давно увядшие прелести кто-то, пусть и сильно набравшийся водки, все-таки заметил. Но не в таком же развитии. Достаточно было двух трех комплиментов.

— Что-то Маняша и Тимофей застряли в саду, — Изольда поднялась, — Пойду гляну.

Она терпеть не могла семейных сцен. Ни своих, ни чужих. Конечно, забавно, когда становишься свидетельницей адюльтера. Но тут никакого адюльтера не предвиделось. А все шло к долгоиграющим воспоминаниям обоих супругов о взаимных недостатках, о том, кто кому чего недодарил, и прочей скукотищи. Кроме того, Изольда надеялась увидать вернувшуюся из дома Полуниных Марго. Она вышла на террасу.

Ночной сад, искусно подсвеченный декоративными фонарями, дохнул на нее влажной свежестью. Где-то в тени деревьев потявкивал Мао. Уже с полчаса назад Маняша вывела его прогуляться. Тарасов, разумеется, тут же вызвался составить ей компанию. Судя по тишине, они забыли про песика. Изольда усмехнулась и пошла было прочь, чтобы не нарушать романтическое настроение, витавшее в эту ночь над деревьями.

— Поганец! — с досадой проговорил Тимофей где-то совсем недалеко, — Ну, почему среди огромного количества кустов и