Если бы Лавров не застрял в автомобильной пробке, то помешал бы убийце осуществить свой план. От каких безделиц порой зависит жизнь и смерть!..

Он покрутился, ища, чем его ударили. На серванте с облезлой лакировкой стоял массивный подсвечник. Вполне подходящее орудие. Докторше в хладнокровии не откажешь. Если она ударила гостя именно подсвечником, то не бросила его на пол в панике, а поставила на место.

«Ай да Зоя Михайловна! – мысленно восхитился Лавров. – Все рассчитала верно. И то, что я не стану звонить в милицию. И то, что мне непременно придется уничтожать следы моего пребывания в квартире Бузеевой, – протирать дверные ручки и тому подобное…»

Этим он и занялся, проклиная свое опоздание и заторы на дорогах. В то же время он понимал: Катенька была обречена. Помешай он убийце сегодня, тот пришел бы завтра…

* * *

Поселок Летники.

У Зубова дрожали руки. Он убрал их со стола, ощущая, как тяжелыми толчками бьется сердце и горло сводит спазм.

– Выпейте воды, – сказала незнакомка, подавая ему стакан с минералкой.

– Нет…

– У вас есть таблетки? Валидол? Нитроглицерин?

– К черту таблетки! Вы кто? – повторил он свой вопрос.

– Подруга Полины…

– Разве у нее были подруги?

– У каждой женщины есть подруги, хотя бы одна.

– Я вас вижу в первый раз…

– Я вас тоже.

Зубов отвел глаза. Он не знал, как себя вести. Выгнать женщину, которую он опрометчиво впустил в дом, ему не позволяло воспитание. Однако и она хороша! Явилась без звонка, без приглашения. Какую цель она преследует?

– Простите… я, вероятно, напугал вас. Вы так похожи. Она любила одеваться во все белое. Господи! – Зубов со свистом втянул в себя воздух. – Я до сих пор не могу поверить, что она… что ее больше нет…

– Мне не удалось прийти на ее похороны. Я была в отъезде. Вот, сочла своим долгом выразить вам соболезнования. Лично…

Глория сочиняла на ходу. С такими субъектами, как Зубов, домашние заготовки не проходят. Только импровизация способна сбить его с толку. Не прими он Глорию за Полину, вряд ли согласился бы на разговор.

– Полина действительно покончила с собой? – спросила она, не давая ему опомниться.

Едва к нему вернется самообладание, он укажет ей на дверь. А Глория расположилась надолго. Удобно устроилась в кресле и с любопытством разглядывала гостиную. Полосатые обои, лепной потолок, колонны, минимум мебели. На стенах – светильники и зеркала в бронзовых рамах.

– Зачем вы приехали? – спросил Зубов. – Уже поздно… я очень устал. Давайте к делу.

– Видите ли… я выполняю последнюю волю покойной. Это мой долг.

Хозяин дома не понимал, о чем идет речь.

– Полина выбрала вас своим душеприказчиком? Вернее… душеприказчицей?

– В некотором роде…

– Я не намерен говорить загадками.

Он все-таки выпил воды. Его пальцы крепко обхватили стакан, что выдавало властный и решительный характер.

«То, что он так долго терпит мое присутствие, – заслуга правильно выбранного образа! – констатировала Глория. – С одеждой я не промахнулась. Теперь главное – заинтересовать его…»

– Перед смертью Полина обратилась ко мне с просьбой, – заявила она, в упор глядя на Зубова.

– Да? И что же это была за просьба?

– Полина боялась смерти. Она хотела узнать… свое будущее.

Зубов нервно скривился, вскочил и сделал круг по гостиной. Ему стало жарко.

– С вашего позволения… – он снял пиджак и бросил его на спинку кресла. – Боялась, значит? Да… верно. Боялась. Она чувствовала угрозу… У нее была тонкая душевная организация. Но почему она пошла к вам, а не ко мне? Я мог защитить ее! Я видел, что ее гнетет беспокойство… Но она молчала! Молчала!..

С Зубовым нельзя было рубить с плеча. Поэтому Глория избрала тактику околичностей и намеков.

– Полину шантажировали.

– Кто?

– Она мне не призналась.

Глория помнила уговор с Лавровым, – не выдавать Шанкину, если та не замешана в убийствах.

– Теперь понятно, зачем Полина просила у меня денег, – сказал Зубов, опускаясь обратно в кресло напротив собеседницы. – Бедная девочка. Неужели она сомневалась в моем великодушии? Я бы ее понял. Она страдала… и прятала свои страдания.

– Вы не догадывались о шантаже?

– Догадывался. Я же не идиот. Но лезть женщине в душу – не в моих правилах. Тем более унижаться до слежки. Полине нужны были деньги, я ей дал. Меньше всего она хотела, чтобы я задавал ей вопросы. И я ни о чем ее не спрашивал. Я ждал, что она попросит меня о помощи. Не дождался… Я совершил много ошибок, – Зубов поднял на Глорию красные измученные глаза. – Какую же тайну скрывала Полина?

– Она сделала аборт. Убила вашего ребенка.

– Моего… ребенка?

Глория ожидала подобной реакции. Зубов не видел в аборте особой трагедии. Он не отказался бы от ребенка, но не ставил это во главу угла.

– Она боялась, что вы не сможете простить ее…

– Чепуха! Я никогда не настаивал на детях. Полина была актрисой, ее место – на сцене, а не у кроватки младенца. Разумеется, я не запрещал ей рожать. Она имела право выбирать: оставлять ребенка или…

Он запнулся, глядя мимо Глории и сквозь стену, словно видел там нечто важное, недоступное другим.

– Ребенок мог родиться неполноценным? Поэтому Полина избавилась от него?

– Да, – удивилась Глория. – Вы знали о…

– Каюсь! Не придал сему факту значения. Когда Поля сказала, что деньги нужны на лечение матери… я…

– Вы не поверили?

Зубов смутился. Недавно он утверждал, что не опустился бы до слежки.

– Я решил проверить. Мне хотелось оградить любимую женщину от всяческих неприятностей. Я боялся за нее, наконец!

– Вы ездили в Ярославль?

– Я послал туда своего человека. Он должен был разузнать, чем болеет мать Полины и какая нужна операция. Деликатно навести справки. Я не мог остаться в стороне! Как будто ее проблемы меня не касаются! Тогда и выяснилось, что с ее родителями все в порядке. То есть у них обычные возрастные недуги, не более. В то же время выяснилось и еще кое-что… о наследственной болезни, которая может передаваться генетически. Не понимаю, почему я говорю это вам… оправдываюсь?

– Вы чтите память Полины, – наверное, поэтому.

– Да…

– Мы с Полиной познакомились в Италии, – солгала Глория. – И с тех пор изредка встречались. Я живу за городом. Далеко. У меня мало свободного времени.

Зубов ее об этом не спрашивал, но недосказанность висела в воздухе, мешая разговору стать доверитель – ным.