Выходить, пока идёт ликвидация «котла», опасно. Надо переждать. Пересидеть двое-трое суток. Советы быстро вытряхнут из пущи последних эсэсовцев и каминцев, зачистят овраги и снимут блокаду. Войска им нужны там, западнее, куда ушли основные подвижные части. Немцы их рано или поздно конечно же остановят. Может, в Польше. Может, в Восточной Пруссии. Так было всегда. Но не надолго.

Нужно было срочно уходить. На востоке в горах уже обозначилась розовая полоска зари. Скоро начнёт светать. Окрестность будет просматриваться на километры.

Уходить. Уходить немедленно…

Иван схватил за верхнюю ручку пулемёт, сложил сошки, чтобы на ходу не цеплялись за траву и камни, и побежал вверх, в сосняк. Николь бежала рядом.

Кто из них допустил ошибку, вспомнить они потом не могли. Да и думать об этом не хотелось ни ей, ни ему. Каждый втайне винил себя.

Они отбежали уже шагов триста-четыреста, когда кто-то из них оступился на обрыве, и камни с грохотом полетели вниз. В долине тут же вспыхнули огоньки, и три выстрела коротким залпом раскололи тишину предутренних гор. Николь тут же охнула и опустилась на корточки. Карабин выпал из её рук.

– Николь? Что? Попало? Куда, Николь?

Он подхватил её на руки. Тело девушки было вялым, почти безжизненным. Она дрожала.

– Куда, куда, Николь?

Иван ещё надеялся, что пуля не достала её, что Николь просто неловко оступилась и подвернула ногу.

– Вот сюда. Сюда… Мне больно, Иван.

– Тихо. Тихо. Нам нельзя шуметь. Нельзя обнаружить себя. Иначе они начнут погоню. И тогда нам не уйти.

Оставалось надеяться на то, что снизу стреляли наугад, на всякий случай, просто на звук.

Конечно, даже если они сейчас не нашумят и не обнаружат себя, через некоторое время те, кто идёт по их следу, найдут их ночёвку, лежанку из сосновых веток, окоп для пулемёта, оборудованный хоть и наспех, но со знанием дела. И оценят это.

Но если Николь не выдержит боли, погоня начнётся сразу.

– Николь, миленькая, только молчи. Только молчи! Я знаю, тебе больно. Терпи, девочка моя. Из последних сил терпи…

Он по-кавалерийски, через голову, перекинул ремни пулемёта и карабина, сунул в вещмешок последние три обоймы для Brena, завалил камнями пустой патронный ящик, взял на руки девушку и пошёл вверх. Тропу он выбирал осторожно, чтобы не нашуметь и меньше оставлять следов. С камешка на камешек, только по твёрдому, ни в коем случае не оставлять отпечатки на песке. Шёл медленно, но с каждой минутой и с каждым шагом всё дальше и дальше Иван уходил от ночёвки.

Выше начался ельник. Лес надёжно укрывал их, закрывал от глаз преследователей. Уже рассвело. Солнце ещё не вышло из-за гор. Но его свет уже царствовал вокруг.

Иван несколько раз оглянулся, не оставляют ли они следа. Оказалось, что след они оставляют. Кровь. По левой ноге Николь текла кровь. Капли её виднелись на камнях почти через каждый метр. Если немцы идут за ними с собакой, такой след – лучшее, что нужно для преследователей. Собака будет идти быстро, не путаясь.

Иван опустил Николь на камни. Подложил под голову девушки ранец.

– Тебя надо перевязать. Потерпи, Николь.

– Что, всё так плохо?

– Нет. Но перевязать необходимо.

О том, что кровь пока не удалось остановить, он молчал.

Иван стащил с окровавленной ноги Николь мокрый чулок.

Пуля вошла на вершок выше колена. Выходного отверстия не было. Рана уже начала опухать. Разорвал медицинский пакет. Ещё по Вязьме Иван знал способ обработки ран, который действовал лучше любых медикаментов.

Он стал на колени, помочился на тампон и начал протирать рану вокруг входного отверстия. Плохо, что пуля сидит внутри, в тканях. Она могла затащить в рану волокна одежды. И юбка, и чулок были пробиты. Важных кровеносных сосудов пуля, видимо, не задела. Кровотечение было несильным. А теперь, когда Николь лежала спокойно, оно прекратилось. Задета ли кость, определить пока было нельзя.

Теперь надо было помочиться прямо на рану. Другого способа промыть входное отверстие и избежать попадания инфекции он не видел.

– Сейчас я сделаю то, что нужно, – сказал он. – Будет щипать. Я же тебе говорил, что война не для женщин. На, прикуси, чтобы не закричать.

Он сунул ей в рот рулончик бинта.

Когда всё было сделано, когда он наложил повязку и закопал её пропитанный кровью чулок, вышло солнце. Сразу стало теплей. Внизу всё заволокло туманом. Преследователи, видимо, потеряли их след, иначе бы они были уже здесь. Туман затопил долину, луг и их плато, где они провели ночь.

Николь то ли потеряла от боли сознание, то ли уснула. Лицо её было бледным и необыкновенно красивым. Господи, подумал Иван, испытывая непреодолимый прилив жалости к девушке, дай мне сил донести её живой. Она спасла мне жизнь вчера, а сегодня я должен сделать всё, чтобы спасти её. Господи, отведи их от нашей тропы! Господи, я не хочу стрелять и отнимать чьи-то жизни, пока она в опасности! Укрой нас от наших врагов, Богородица Царица Небесная!

Он вспомнил, как молилась за него девочка Шура в Баденвайлере. И потом, вспоминая всю последовательность дальнейших событий, он не раз думал о том, что именно молитва той хрупкой девчушки, угнанной на чужбину из Прудков, и помогла ему. Потому что всё должно было закончиться плохо. Обстоятельства не раз подводили его к краю. Но потом словно кто-то невидимой, но сильной рукой, отводил беду, и Иван продолжал свой путь через горы, в отряд, к партизанам, и в конце концов пастухи, встретившие его в горах, голодного, больного, отвели беглеца в какое-то горное жилище, которое занимало одно из боевых охранений «Маки де Лор»…

А теперь он молился за спасение жизни своей боевой подруги, своего второго номера. Своего лучшего боевого товарища.

Он уносил её в горы.

Через час пути Николь пришла в себя. Она смотрела Ивану в глаза и тихо стонала.

– Ты помнишь, что с нами произошло? – спросил он её.

– Да, – тихо ответила она.

Через каждые полчаса он опускал её на землю и отдыхал.

Оружие бросать было нельзя. Неизвестно, что ждало их впереди.

Но Иван точно знал другое: трое суток, пусть даже уже днём меньше, Николь без медицинской помощи не выдержит. Гангрена, перитонит, или как там это называется…

Он шёл весь день. Погони не было. Если бы у немцев была собака и она взяла след, то их бы уже догнали. Значит, всё складывается не по худшему варианту.

К вечеру пошёл дождь. Теперь и собака была не страшна. В дождь собака не возьмёт следа.

Николь стало заметно хуже. Начался жар. Она часто теряла сознание. Бредила. Опухоль стала увеличиваться. Надо было что-то делать. Резать рану и вытаскивать пулю? Но если он заденет ножом важный кровеносный сосуд, сможет ли тогда остановить кровотечение? Он просто погубит её.