Не надо мне говорить, чтобы я по-честному относился к Фрэн. По-честному я бы должен ей башку на хрен снести. Трепло обнаглевшее.

25 процентов — мои. Они пытаются отобрать у меня мое.

* * *

Последняя цитата отражает всю суть. Раз Вим решил, что что-то его, значит, это действительно его. А если законный обладатель так не считает, значит, он отнимает это у Вима.

— Вим арестован! — кричит Соня. — Это из-за наших показаний?

— Понятия не имею. Они ничего не говорили, да и не стали бы сообщать нам заранее. Надо выяснить причину ареста, чтобы понимать, связано ли это с нашими показаниями.

Я звоню одной из Этих Двух и спрашиваю, за что арестован Вим.

— Правильно ли мы понимаем, что по нашим делам что-то начинается?

Как ни странно, она утверждает, что ей тоже ничего не известно.

— Как это вы ничего не знаете? Вы же относитесь к следственному отделу, разве нет? — удивленно говорю я.

— Они и нам заранее не говорят.

Я объясняю ей, что мне крайне важно знать это. Ведь я должна понимать, что мне говорить на работе — там тоже никто ничего не знает. Представьте, что все, что мы наговорили, всплывет в новостях — моим коллегам это совсем не понравится, и тогда прощай, работа.

Это был момент мучительной неопределенности: наши жизни могли кардинально измениться, а все опасности — в одночасье материализоваться.

Я пребывала на грани нервного срыва. Мне нужно было срочно выяснить, за что арестован Вим. Мне уже звонил Стин, а я не могла с ним разговаривать, если речь идет о делах, по которым я давала показания.

Я проверила, не знает ли что-то подружка Вима Сандра. Но ей неизвестно о наших показаниях Департаменту юстиции.

Сандра поговорила с Яном, парнем из гаража. Вима взяли на въезде, просто попросили проехать с ними, без конвойных. В квартире Сандры тоже было тихо — ни выбивания дверей, ни обыска, ничего подобного.

Похоже, что главной целью операции являлся не он сам, так что арест не связан с делами, по которым мы дали показания.

Догадку быстро подтвердили Эти Две. Чувство облегчения, что момент пока не наступил и наша жизнь еще не перевернулась вверх дном, немедленно сменился разочарованием. Почему его до сих пор не арестовали за убийства?

Оказывается, Вим арестован в числе других по подозрению в вымогательстве. Его арест не связан с нашими показаниями, так что мы должны вести себя как можно естественнее.

Это значит, что мы не можем отклоняться от привычного режима: ходить на свидания, передавать в тюрьму одежду, переводить деньги на его тюремный счет, чтобы он мог себе что-то покупать. Мы должны делать вид, что ничего не происходит, как будто это не мы надеялись в день ареста, что его наконец-то посадят по делу Кора. Мы должны делать вид, что не разговариваем с полицией.

Единственный наш плюс в этой ситуации — короткая передышка, которая нам так нужна. Напряжение полностью вымотало нас.

Пока Вим сидит, я заканчиваю давать свои секретные показания. Как хорошо ездить на место встречи не в таком взвинченном состоянии. Я стала обращать внимание на разные приятные мелочи.

Звонок Сандры застал меня в машине. После сорока четырех дней ареста Вима выпускают. Он снова свободный человек.

Опять начинается.

Оказалось, что записывать разговоры — целое искусство.

Мой единственный опыт с диктофонами был связан с Яапом. Я всерьез подозревала его в очередной измене и прямо спросила об этом. Он, разумеется, все отрицал. Он сказал, что это бзик, я, видимо, рехнулась. Я поделилась подозрениями со своим психотерапевтом.

— Как я могу доказать, что он врет? Я же не могу обвинять его только на основе того, что мне кажется. Он детьми клянется, что это неправда.

— В таком случае тебе надо проверить свои подозрения.

— Зачем?

— Чтобы понять, соответствуют ли они действительности.

— А как это сделать?

— А почему ты не наймешь частного сыщика? — спросила она так, будто речь шла о вполне обыденной вещи.

— А как же тогда неприкосновенность его частной жизни, а взаимное доверие, которое должно существовать у пары?

— Все это замечательно, пока все хорошо. Но если начинаются проблемы, то ты обязана дойти до их сути. Если окажется, что ты ошибаешься, то в первую очередь надо будет задаться вопросом, почему ты стала его подозревать. Тогда это твоя проблема, и мы сможем ее обсудить. Но если ты права, то он обманщик, и ты не обязана мириться с этим.

Вот! Вот поэтому мой психотерапевт — Лисбет, а не какие-то там придурки.

Частный детектив был, конечно, мне не по средствам, и поэтому я отправилась в шпионский магазин на улице Постесвег. Если можно нанимать частного детектива, то и оборудование для слежки тоже допустимо.

— Тебе, дорогуша, надо брать вот это, — сказал продавец.

— Ладно, а стоит сколько?

— Тысяча двести гульденов.

Тысяча двести? У меня таких денег не было. Я едва могла наскрести триста.

— Могу отложить для тебя, — сказал он.

— Хорошо, мне надо подумать.

Мыслями карман не наполнишь, поэтому я обратилась к маме и сестре. Об изменах Яапа я им ничего не говорила — из-за Мильюшки я не хотела, чтобы они начали относиться к нему иначе. Но они сразу поняли, зачем мне это нужно.

— Ты хочешь поймать его на измене, верно? — спросила мама.

Они дали мне денег, так что оборудование я купила. Из нашей старой квартиры я выехала, но ключ сохранила. И когда его не было дома, я установила аппаратуру.

Я зашла к друзьям и рассказала им, что сделала. Мне было очень не по себе, и всего через пару часов я решила вернуться и демонтировать аппаратуру. Я заметила, что какая-то запись уже появилась. Похоже, Яап заходил домой.

— Послушаю, пожалуй, — подумала я.

И мне сразу же повезло. На записи был телефонный разговор Яапа с женщиной, в котором он говорил, что в восторге от ее беременности, но не хочет, чтобы об этом узнала я. Я прослушала, как он договаривается о встрече с ней в отеле, и этого было вполне достаточно. Первый же опыт с записью увенчался успехом.

Но с Вимом все обстояло иначе. Яапу и в голову бы не пришло, что его пишет собственная жена. А Вим подозревал всех и вся, потому что записывал всех сам.

— Я — самый лучший в этом деле, — похвастался он мне летом 2013 года.

Я никогда не знала наперед, получится ли у меня записать его. А когда получалось, качество записи сильно зависело от обстановки — места, уличного движения, шелеста верхней одежды и чего угодно еще.