Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Боюсь, она поступила так по неверной причине.
— Алан? — уточняет Грациэла и сама себе удивляется. Меньше всего ей хочется говорить об Алане, но как-то само вырвалось.
Кэтрин качает головой и грустно смеется.
— Ох уж эти тихони, которым все всегда известно. Что ты думаешь об Алане?
Услышав вопрос Кэтрин, Грациэла понимает, что уже давно его ждала. Она редко видела Алана, но успела заметить нечто знакомое — надменную самоуверенность, которая тем не менее казалась наигранной. Она слышала, как он сразу же заговаривал о своих заслугах, когда кто-нибудь хвалил Ли, даже если успехи Алана не имели ничего общего с темой разговора. Точно так же вел себя Дарил, и Грациэла всегда пыталась подыскать ему оправдание. Наблюдая за Аланом, она поняла, как мучается Ли. Тем не менее танцовщица еще не готова высказать все, что думает.
— Наверное, хорошо, что они снова сошлись… если Ли действительно этого хочет. Но лично я бы ему не доверяла.
Кэтрин смотрит на подругу и негромко произносит:
— Только не говори, что он за тобой ухаживал.
— О нет. Конечно, он отпускает всякие замечания, когда видит меня, но я их просто игнорирую…
— Прости, но с такой внешностью ты вряд ли страдаешь от отсутствия «замечаний».
— От Конора я их никогда не слышала, — говорит Грациэла. И эта фраза тоже вырывается у нее почти против воли.
Кэтрин смотрит через ветровое стекло и открывает дверцу.
— Подожди, — просит Грациэла. — Что у вас случилось с Конором? Он же безумно в тебя влюбился, сама знаешь.
Кэтрин опускается на сиденье, оставив дверцу открытой.
— Конор и безумие?.. Да брось, он самый разумный человек на свете. Он не хочет страдать. А я не хочу причинять ему боль.
— Правда? Неужели ты сама не боишься боли?
Кэтрин устало смотрит на нее.
— Я бы пригласила тебя в дом, но у меня бардак и вдобавок закончился запас колы.
«Я не самая целеустремленная женщина на свете, — думает Грациэла, — и не самая умная, и не самая успешная. Но я не бессловесное животное. Если я не испугалась Бекки Антрим, то почему бы не поговорить с Кэтрин и не сказать, что она ведет себя глупо?»
Она закрывает окна и отстегивает ремень.
— Бардак мне не страшен, и колы я не хочу. Нам нужно кое-что обсудить. Ты впустишь меня в дом и расскажешь все с самого начала.
С этими словами Грациэла выходит из машины и шагает по дорожке к дому. Не услышав за собой шагов, она оборачивается и говорит:
— Кэтрин, я сказала — идем. И никаких «нет». Просто так я не сдамся. Как, по-твоему, я получила место в клипе?
— А тебе не кажется, что Кэтрин права насчет «Мира йоги»?
— В чем права? Что они воплощенное зло? О Господи, Ли. Ты посмотри, сколько денег они предлагают.
— Но может быть, это ловушка. Мы закроем студию и…
— Милая, — замечает Алан, — у тебя паранойя. Кэтрин скажет что угодно, лишь бы ты осталась. У девочки разыгралось воображение. Нельзя же верить наркоманке.
Звонит телефон, и Алан подходит к столику, чтобы взять трубку. Когда он возвращается в зал, лицо у него пылает.
— Что-то случилось?
— Это личный секретарь Жанетты и Фрэнка. Ты не поверишь…
«Они расторгли контракт», — думает Ли с облегчением, а не с жалостью.
— На следующей неделе нас приглашают в гости в Лорел-Каньон. На коктейль.
Ли решает не выказывать разочарования.
— Надо же. Как мило. Очень интересно.
— «Мило»? «Интересно»? Ты издеваешься. Они настолько замкнуты и сдержанны, что их не видели даже Дэйв и Чак. Это… потрясающе. Невероятно.
— То есть пойти в футболке нельзя?
У Билли, соседки Стефани, три дочери — Дэнни, Фрэнки и Бобби. Две старшие живут в другом штате, а Бобби — ближе всех к матери, в Сан-Франциско. Но даже она никогда не приезжает в гости. В начале недели Стефани позвонили из студии, где Билли занималась «горячей» йогой, и сообщили, что та регулярно теряет сознание на занятиях. Руководители опасаются, что она рискует получить сердечный приступ. Не желая прибегать к юридическому вмешательству, студия надеется, что члены семьи уговорят Билли больше не ходить на занятия.
Стефани побеседовала с Билли, потерпела поражение, выведала телефон Бобби и позвонила ей. Та оказалась удивительно милой (Стефани подозревала, что все три дочери за что-то обижены на мать и потому не приезжают). А самое удивительное — Бобби появилась через пару дней.
Она постучалась к Стефани, чтобы поблагодарить за звонок и за помощь, которую соседка оказывала матери. На ней были джинсы и мужская белая футболка без рукавов. Стиль унисекс, сильное поджарое тело, короткая стрижка… и вдобавок Билли сказала, что ее младшая дочь — водопроводчик… Стефани ожидала грубости. Но Бобби — «пожалуйста, зовите меня Роберта» — оказывается женщиной лет под сорок, с чудесными синими глазами, добрым голосом и весьма приятными манерами. Стефани убедилась, что в Роберте чувствуется неожиданная беззащитность, которую она замечала у многих (будем говорить откровенно) мужеподобных женщин. Роберта (хотя имя Бобби подходит ей больше) села напротив хозяйки, расставив ноги и уперевшись локтями в колени, и принялась жаловаться на упрямую мать. Роберта и ее сестры не показывались в Лос-Анджелесе, потому что Билли сама им запретила — не хочет, чтобы люди знали, что у нее такие взрослые дочери.
— Мать сходит с ума, — сказала Роберта, с трудом сдерживая слезы. — Я убеждала ее перебраться ко мне в Сан-Франциско. Моя подружка, сущая стерва, только что съехала, поэтому у меня освободилась комната. Но вы и сами видите, каково иметь дело с Билли.
Стефани предложила гостье перекусить в кафе, и та согласилась, но с одним условием — ей позволят заплатить за обеих. Это самое малое, чем она может отблагодарить Стефани.
Они идут в маленькую уютную закусочную в Мелроуз — именно там Стефани написала большую часть «Песков Лас-Вегаса». Бесцеремонный официант, который обычно обращается с ней, как с туристкой, сегодня на диво вежлив. Может быть, на него произвели впечатление внушительные бицепсы Роберты.
— Здесь хорошие гамбургеры? — спрашивает Роберта, изучая меню.
— Честно говоря, год назад я стала вегетарианкой, а эта закусочная открылась всего полгода назад…
— И какие здесь гамбургеры?
Ну ладно.
— Отличные, — отвечает Стефани. — Особенно вот тот, с луком.
Лишь когда Роберта заказывает чизбургер, Стефани сознает, что уже несколько недель не прибегала к испытанному заклинанию. Временами она еще думает о Престоне — но с тех пор как Стефани бросила пить и начала писать сценарий для Сибиллы, ее покинуло и отчаяние, и желание отомстить. Быть счастливой — лучшая месть, хотя и невольная. Так приятно вновь обрести контроль над, собственной жизнью, которая не имеет никакого отношения к Престону.