Однако кавалерийская цепь неприятеля была в близком от нас расстоянии, да и двигающиеся колонны турецкой пехоты были не дальше ружейного выстрела от шоссе. Пока еще Шильдер-Шульднер успеет сделать свое дело, обогнать их, зайти к ним наперерез; можно бы и сейчас отсюда ударить туркам вбок. Задумано – сделано. Остановили лейб-гвардии Финляндский полк, проходивший тут на шоссе у курганчика, велели ему перейти вброд Марицу и наступать на неприятельские колонны. Артиллерии приказано было выбрать поскорее удобные позиции, чтобы бросать с них в неприятеля гранатами и шрапнелями. Лейб-гвардии Преображенскому полку и лейб-гвардии Семеновскому, находившимся тоже вблизи курганчика, отдано приказание выстроиться на шоссе и с шоссе открыть ружейный и артиллерийский огонь. Финляндский полк, согласно приказанию, двинулся в воду реки, проносившей в быстром течении куски снега и льда. Холодный ветер, с морозом, резал лицо и руки; вода доходила солдатам выше пояса. Подняв ружья над головой, они с трудом продвигались через реку, упираясь против течения. Выбравшись на другой берег, солдаты, промокшие насквозь, бегом пускались вперед, на бегу вкладывая патроны в ружья и стреляя в цепь турецкой кавалерии. Переправа через Марицу вброд была жестокая.

– Лошадей сюда! Конвойных, ординарцев, заводных, всех сюда; перевозить пехоту на лошадях! – горячился генерал Гурко.

Но кроме верховых лошадей ординарцев, свиты и конвоя генерала, других лошадей не было под рукой, эти лошади и были взяты все тотчас же для переправы пехоты. Между тем турецкая кавалерия открыла огонь по переправе, и в течение десяти минут было трое раненых и один убитый на самой середине реки. Он упал в воду, окрасив ее струи большим кровавым пятном, через секунду разошедшимся в длинные красные нити. И убитый, и раненые были вывезены назад на берег. Огонь турецкой кавалерии был частый, но не очень меткий. Вся переправа лейб-гвардии Финляндского полка обошлась, кажется, в пять человек, выбывших из строя, не считая убитых и раненых лошадей. Едва первый батальон Финляндского полка выстроился на противоположном берегу Марицы, черкесы отъехали в сторону, уступая место турецкой пехоте. Колонны ее продолжали по-прежнему двигаться у подошвы гор вдоль полотна железной дороги, но для их прикрытия турки выставили теперь навстречу наступающему на них Финляндскому полку заслон из пехотной цепи. Этот заслон залег за полотном железной дороги и открыл огонь по финляндцам. За спиной же этого заслона турки продолжали быстро двигаться, там по-прежнему продолжали идти обозы, солдаты, пушки, за исключением разве четырех орудий, которые турки тут же остановили и направили против финляндцев. Наша артиллерия также выбрала и заняла позиции. Всевозможные звуки разыгрались в воздухе от ружейной, картечной пальбы, пальбы гранатами и шрапнелями. Эти звуки, резко свистящие, ноющие, звенящие, стонущие, гудящие на все лады, слились с глухими, издалека доносившимися ударами орудий и треском перестрелки под Кадыкиой.

Колонна Шильдер-Шульднера прошла между тем по шоссе дальше мимо курганчика, на котором Гурко следил за ходом сражения, и с версту ниже приступила, в свою очередь, к переправе через Марицу. Для переправы ее был прикомандирован 2-й эскадрон лейб-гвардии Драгунского полка под начальством капитана Бураго, который и должен был перевести солдат на лошадях на ту сторону реки. 3-я гвардейская дивизия продвинулась по шоссе еще дальше колонны Шильдер-Шульднера; 3-й дивизии приказано было перейти Марицу под самым Филиппополем и оттуда двинуться вправо, к Станимаку, наперерез дальнейшего пути отступления турок. Самый город Филиппополь лежал в стороне от той дороги, по которой совершал свое отступление преследуемый нами Самоковский отряд турок. Но в Филиппополе сидели другие турки, именно – отступившие из Трояновых ворот на Базарджик и оттуда по шоссе на Филиппополь. Сколько их было там – неизвестно. Но они сожгли все мосты, ведущие в город через Марицу, и стреляли прямо из города из орудий по нашей кавалерии, подъезжавшей близко к городу, и по 3-й гвардейской дивизии, переправившейся под Филиппополем через реку. Турки в Филиппополе не имели оснований держаться долго или защищаться в городе; они прикрывали только свое отступление из Филиппополя на Адрианополь, но весь день 3 января значительные силы турок еще находились в Филиппополе, и огонь турецких орудий из города по нашей кавалерии и проходившей 3-й дивизии был очень сильный и частый.

День клонился к вечеру, холод ощущался болезненнее. Огонь у Кадыкиой и в окрестностях курганчика не унимался до наступления темноты. Ночь каждым в отряде ожидалась с нетерпением. Длинный, томительный день на холоде, под непрерывным гудением пуль, звоном в воздухе осколков гранат, визгом шрапнелей становился невыносимым.

К курганчику, где сидел Гурко, подъехал капитан Бураго и доложил генералу, что 2-й эскадрон Драгунского полка перевез на ту сторону Марицы 1500 человек пехоты, что Бугский уланский полк пришел к нему на смену. Лошади измучились, люди издрогли.

– Ожидаю дальнейших приказаний вашего превосходительства, – докладывал Бураго.

– Приказаний? – переспросил Гурко. – Займите Филиппополь, – прибавил он полушутя-полусерьезно.

– Прикажете?

– Да, – сорвалось у генерала.

– Слушаю-с, – приложил Бураго руку к козырьку и через минуту мчался уже на полных рысях со своим эскадроном к Филиппополю, еще занятому неприятелем.

Под прикрытием ночи Бураго переправился через Марицу у самого города и, незамеченный турками, въехал на улицы Филиппополя. Орудийная пальба из города прекратилась с наступлением темноты; турок не попадалось на улицах города. Встречались только вооруженные болгары и вооруженные жители Филиппополя. Дома все были заперты. Между прочим, в одном из переулков попался навстречу Бураго греческий консул, который, увидев русских, остановил Бураго и попросил его на минуту зайти в его дом.

– Сколько вас? – спросил консул Бураго, когда они очутились наедине.

– Очень много, – ответил Бураго.

– Нет, сколько именно русских вступает в город в настоящую минуту?

– Много: эскадрон драгун, то есть восемьдесят человек под моим начальством.

– Так спешите скорее назад, спасайтесь! – заговорил консул испуганным голосом. – У вас со всех сторон турки; их было сегодня до 12 тысяч в Филиппополе, часть уже ушла, но тысячи три-пять сейчас находятся у станции железной дороги.

Но что же было делать? Город приказано было занять, и Бураго, спешив свой эскадрон, повел его на край города, к станции железной дороги. Тут, у станции, происходило огромное движение, вокзал был ярко освещен, дальше в поле горели костры; турки шумели, кричали, суетились у костров, скрипели телеги, везомые волами. Бураго, наткнувшись близ станции на неглубокий ров с насыпью, приказал эскадрону залечь во рву, кричать громче «ура!», не сходя с места, и стрелять из ружей елико возможно чаще по туркам, шумевшим у костров. Едва раздалось «ура!» и зазвучали выстрелы, турки открыли немедля со своей стороны огонь. Но в темноте, стреляя наугад, хотя и очень частым огнем, они не попадали в наших, их пули перелетали через ров, не причинив никому из драгун вреда. Да турки и не собирались защищаться на станции. Частым огнем они прикрывали свое отступление. Массы их, собранные у станции, стали быстро уходить от пылавших костров в темноту, не подозревая, что всего 80 человек драгун кричат «ура!» и стреляют по ним изо рва.