— Каждый из вас представляет себя кем-то вроде главного актера театра, вокруг которого складывается сюжет и все самые интересные приключения достаются непосредственно ему. Если вы и впредь собираетесь мнить себя кем-то подобным, я прошу вас уйти из моей группы, а еще лучше — оставить профессию. Сегодня вы писали самую примитивную контрольную уровня второго курса места, где учился я. Как я могу позволить вам подойти к человеку с травмой, если вы, даже сидя в аудитории, забываете об элементарных правилах гигиены? Да, для оборотня или аланита такие инфекции не будут опасны, опять же в зависимости от его состояния, но человека они могут убить. А вы даже примерно не осознаёте свою ответственность перед теми, кто вверяет вам самое дорогое — свою жизнь. И теперь, зная о вас то, что я знаю, я со всей ответственностью могу вам вручить лишь грязный горшок! И ровно до тех самых пор, пока не увижу в вас отблеск осознания того, что в ваших руках чужие жизни, которые нужно сберечь, — ничего другого, кроме того, что было сегодня, вам не светит. Либо учитесь быть целителями, либо проваливайте. Можете и дальше думать, что весь смысл в том, чтобы напялить на себя белую простынь и заниматься самолюбованием. Но вы ничто, пока продолжаете брезговать теми, кому так легкомысленно решили посвятить свою жизнь.

Я смотрела на студентов и честно не знала, как они могут не понимать столь простых вещей? А быть может, и я была бы такой, если бы не дар, что решил все за меня. Не знаю.

— Я не жду, что вы все придете завтра в аудиторию, но те, которые решат остаться, еще не раз пожалеют, пока не будут готовы сказать «спасибо» за то, чему научились.

Я ушла первой, полностью погрузившись в собственные мысли. Как это ни странно, но были они вовсе не о группе студентов, что остались за моей спиной. Я думала о Терезе. Единственной пациентке отделения, которая нуждалась во мне как в первородном. Сегодня я целый день звала ее, уговаривая вернуться из темных лабиринтов разума. Она не откликнулась на мой зов. А это значило лишь одно: завтра я продолжу это делать.

Так, думая об этой женщине, я покинула здание больницы и, оказавшись уже на центральной улице города, собралась проверить карманы на предмет наличности. Свой кошелек я забыла дома, а кушать мне ну очень хотелось, даже после обеда, потому игра в карты была очень кстати. Я не собиралась обирать медперсонал и того несчастного оборотня со сломанным бедром, хоть и могла, потому, выиграв достаточно на пару пирожков, больше так ни разу и «не смогла». Так что теперь наличности у меня было на один пирожок с яблоками или один без начинки. Что тоже неплохо и, надеюсь, даст доковылять до дома и оценить по достоинству жареный огурец.

— Вечер добрый, — его голос, раздавшийся со спины, стал неожиданностью в этот вечер. Чего уж там, я думала, что следующая наша встреча произойдет лишь в случае, если кто-то из членов правящей семьи решит отправиться на тот свет. Хотя как знать…

— Добрый, — ответила я, оборачиваясь к нему и с удивлением замечая, что рада его видеть. Рада слышать его голос, видеть его черные глаза, мне нравится то, как он смотрит на меня… Хотя это перебор, чего это должно меня радовать, если смотрит он на старого деда? Ох, Двуликий… — Чем обязан?

— То, что я захочу вас навестить без повода, даже не рассматривается? — прищурившись, поинтересовался он.

— Нет, конечно, — хмыкнула я. — Твое восстановление, судя по тому, что я вижу, идет полным ходом. Через неделю сможешь пользоваться крыльями и их силой, так что дело не в этом. Стало быть, гадать придется долго, а я устал и хочу есть, а отсюда тебе стоит сделать вывод, что разговор пойдет более продуктивно, если меня накормить.

— Справедливо, — усмехнулся он, после чего жестом предложил следовать за ним, туда, где его ожидал кучер, маленькая невзрачная карета и две пегие лошадки в упряжке.

— Скромновато, — по достоинству оценила я колымагу.

— Внешность обманчива, — ответили мне, когда кучер легко отворил для меня дверцу.

На самом деле внешность была ничуть не обманчива. Внутри были две жесткие лавки, никак не предназначенные для длительного и комфортного путешествия, стены обиты дешевой темной тканью, как и пол. Стоило нам усесться друг напротив друга, как Рэйн достал из кармана брюк, в которых продолжал ходить, несмотря на выздоровление, ничем не примечательное кольцо и надел его на указательный палец. В тот же миг перед моим взором оказался среднего роста аланит с невыразительными серыми волосами, глазами и внешностью. Да чего уж там, внешность была такой, что раз увидев, потом ни за что не вспомнишь. Как, собственно, и его одежда из дешевых, плохо окрашенных тканей не вызвала бы никакого интереса ни у торговцев, ни у представительниц противоположного пола.

— Решил принарядиться? — хмыкнула я.

Невзрачный мужчина напротив меня улыбнулся, скривив в подобии улыбки тонкие губы, и пожал плечами.

— Такая работа, — голос остался прежним, что не могло не радовать. — Хотя, как я погляжу, вы моими подарками пренебрегли, — то был не вопрос, а скорее утверждение.

— Ты про тот металлолом, что всучил мне Фертимон?

Рэйн легко кивнул, устремив свой взор в окно, будто бы с интересом рассматривая сменяющие друг друга пейзажи.

— Зачем мне эта хрень, если ты навесил маяк мне на ауру?

— Вы знали? — посмотрел он прямо на меня.

— Конечно, я же не Ферт и немного понимаю, когда на мне есть «следилка», а когда нет.

— Это злит вас? — спокойно спросил он, немного изогнув бровь.

— Да пофиг, — отмахнулась я.

— Должен ли я это понимать так, что вы знаете, как от нее избавиться, и зачем в таком случае говорите мне об этом?

— Понимай как хочешь, — вздохнула я. — Ваши игры в собственников утомляют меня, а методы порой весьма однообразны.

— После этих слов что следует мне сделать? — все еще улыбаясь, спросил он.

— Покормить меня, что еще-то?

Усмехнувшись, он покачал головой, и в карете воцарилось недолгое молчание.

— Почему у меня порой такое ощущение, что бы я ни делал, чтобы удержать вас, — это всего лишь попытка поймать воздух?

Я впервые за время поездки серьезно взглянула в глаза мужчины, что сидел напротив. Внутри меня происходил странный процесс из взаимодействия противоречивых эмоций, и я словно бы ощущала кое-что очень важное и опасное. Стоит мне определиться с тем, что я готова чувствовать по отношению к нему, — и начнется ураган, который сметет все на своем пути. Причем я не могла бы поручиться, будет это ненависть, жажда свободы, страсть или нечто совершенно непонятное пока. Мне было за что ненавидеть его и ему подобных. Я знала, что нравится и привлекает меня в нем. А еще — я уже на уровне животных инстинктов не выносила цепей. Они драли мне душу, лишали возможности дышать, мне было тесно и противно от такого осознания. Клетка останется клеткой, даже если отлить ее из золота. Я просто уже давным-давно вышла за те рамки, в которых мог бы прижиться обычный человек. Знаете, как бывает, когда, замерев на краю обрыва, ты представляешь, насколько холодная вода внизу, как высоко прыгать и что можно разбиться о скалы? А прыгнув, всего несколько бесконечно долгих секунд ты испытываешь ни с чем не сравнимый восторг. Я чувствовала такое предвкушение, смотря на мужчину, что сидел напротив меня. Казалось, что такой прыжок сумеет оживить меня, даст возможность вздохнуть, пускай и всего один разок, но полной грудью. Я не заблуждалась на свой счет… Моя любовь, как и мое солнце, зашло не одно столетие назад. Такого, как он, я больше не встречу никогда… Но разве не могу я сделать хотя бы еще один вдох, прежде чем вновь продолжу влачить свое жалкое существование, непонятно по какой причине цепляясь за остатки рассудка и жизнь?