ставит… Вот, язви их в душу… Дума, а, однако, ни чо не думает, только название… А, будь они все прокляты…

Он долго чиркал спичку за спичкой и не переставал бранить бездумную думу. Наконец отсыревшие фитили свечей загорелись и две полосы неяркого рыжего света легли на оглобли, на мокрый круп лошади и, рассеиваясь, упали на снег мостовой.

В полосах света зарябили, замелькали и засуетились крупные снежинки.

— Следа не будет видно, — сказал Никита на ухо Лукину. — Густо падает, все засыпает…

— Какой тут след, — шепотом ответил Лукин, и в голосе его прозвучало торжество. — Хороша ночка выдалась, лучше не придумаешь… Молодец ты, Никита…

Извозчик залез на козлы, и пролетка покатилась по темному переулку.

Никита выглядывал из кузова, но никак не мог узнать улиц, по которым ехали — дома стояли в кромешной темноте и только посреди дороги, едва освещая ее, трепетали отсветы вздрагивающих фонарей.

Так проехали несколько минут, потом извозчик обернулся к седокам и сказал:

— Вот он и Сукачевский сад. Куда подъезжать-то?

Лукин выглянул из пролетки.

— Сюда, прямо к воротам… К домику сторожа.

Извозчик повернул лошадь к обочине дороги и остановил против ворот сада.

— В сквере тебя подожду, — сказал Лукин Никите и выскочив из пролетки, вбежал в приоткрытую садовую калитку.

Никита отдал извозчику «керенку». Тот поднес ее к свету фонаря и долго рассматривал — не фальшивая ли? Потом он засунул «керенку» во внутренний карман кафтана и разобрал вожжи.

— Спасибо, что выручил, — сказал Никита.

— Не на чем спасибо-то, — ответил извозчик. — С кем грех да беда не живут. — Он тронул лошадь вожжей, и два мутных пятна фонарей, вздрагивая и покачиваясь, поплыли в белом вихре снежинок.

В саду было совсем темно, однако Лукин шел, уверенно сворачивая с одной аллеи на другую. Никита едва поспевал за ним.

Снег уминался, и под ногами шуршала подмерзшая листва.

— Здесь, на той стороне сада, калиточка есть, — сказал Лукин. — Через нее выйдем, а дальше — рукой подать, рядом…

Они пересекли сад и подошли к резной ограде. Лукин принялся наощупь отыскивать засов калитки.

Никита прислушался.

Где-то вдалеке заскрипели ворота и продребезжала телега. В соседнем дворе залаяла собака, потом все стихло.

— Проволокой замотана, — пробормотал Лукин.

Никита услышал поскрипывание и шуршание под руками Лукина ржавой проволоки.

— Помочь тебе?

— Подожди, сейчас.

Опять заскрипела проволока, и вдруг стукнул засов.

Никита вздрогнул. Стук засова показался ему оглушительно громким.

Калитка приоткрылась, осыпая с перекладин крупные хлопья снега.

— Выходи, да посмотри, нет ли кого на улице, — шепотом сказал Лукин.

Никита выскользнул в калитку и огляделся. Едва различимые дома на противоположной стороне стояли темной стеной, и только в некоторых сквозь щели ставней пробивались узкие струйки света. Прохожих нигде слышно не было.

— Никого нет… Иди… — сказал Никита.

Лукин вышел за калитку и плотно прикрыл ее за собой.

— Теперь не отставай, — сказал он и побежал через темную улицу.

Они пересекли ее наискось, перепрыгнули через канаву и побежали вдоль деревянных мостков, только не по ним, а рядом, чтобы не было слышно топота ног.

Потянулся глухой высокий забор.

— Здесь, — вдруг сказал Лукин, приостановившись, и растворил перед Никитой неприметную в черном заборе калитку. — Сюда, только запри за собой понадежнее…

Лукин скрылся в глубине темного двора, и, запирая калитку, Никита вскоре услышал легкий стук в ставень.

Лукина он догнал уже на крыльце флигеля и не успел еще подняться по ступенькам, как за дверью послышался женский голос:

— Кто там? К кому?

— Ксенья… — почти прижавшись губами к двери, сказал Лукин. — Это я, Ксенья, отвори…

Загромыхал крюк запора, и дверь отворилась.

— Кирилл… — услышал Никита приглушенный женский возглас, быстрый шорох одежды, потом шепот Лукина: «Я не один…»

Дверь распахнулась шире, и Лукин уже громче сказал:

— Проходи, Федотов…

Никита прошел темные сенцы и шагнул в переднюю. Он ожидал увидеть толстую, неуклюжую и болтливую квартирную хозяйку, какой представил ее себе во время разговора с Лукиным в сарае, но вдруг увидел высокую темноволосую девушку с большими карими глазами.

Видимо, стук в окно поднял ее с постели — волосы были заплетены в две длинные косы, туфли надеты на босу ногу. Она стояла, запахивая свой пестрый вечерний халатик, и, приоткрыв рот, будто хотела вскрикнуть, смотрела на Лукина.

— Солдата к тебе на постой привел, — глухо сказал Лукин и кашлянул, как будто вдруг ему стало трудно дышать. — Солдата… Деваться ночью некуда, ты уж приюти, Ксенья, пожалуйста, до завтра, да заодно и меня…

— Солдата? Да-да, хорошо… Проходите… — сказала девушка и шире распахнула дверь в освещенную комнату.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

1

Соседи называли Платона Михайловича Новоселова «стариком», хотя ему едва перевалило за тридцать пять.

Платон Михайлович действительно выглядел значительно старше своего возраста. Его светлые и мягкие, как у ребенка, волосы слишком рано поредели, залысины поднялись чуть не до самой макушки, и лоб с тремя крутыми поперечными складками казался огромным.