твоей, и с «Переполохом». И что секретариат должен обратить на это внимание. Знаешь, что мне ответил наш первый секретарь, Феликс Феодосьевич Кузнецов?

– Что же?

– Он сказал, что ты – полковник КГБ!

– Что-что? – не понял я. – Кузнецов сказал? Так и сказал? Не может быть…

– Да-да, Кузнецов. Именно так и сказал. Я ему говорю про тебя, а он: «О, – говорит, – это серьезный человек, он полковник КГБ!»

– Не может быть… А вы что ответили?

– Сказал, что, разумеется, это чепуха. Какой ты, к черту, полковник, если живешь черт знает в каких условиях и тебя не печатают…

Ну и ну. Вот что делает страх. Первый секретарь то ли прочитал в «Пирамиде» о моей встрече с лейтенантом по поводу Каспарова и со страху произвел меня… аж в полковники! То ли помнил мое письмо в ЦК (так и не отправленное ведь!) и этим дурацким слухом хотел мне отомстить. Ну, что ж, подумал я, спасибо, что не в младшие лейтенанты какие-нибудь… Уважает, значит, все-таки. Полковник – это звучит!

А ведь он, Феликс Феодосьевич Кузнецов, выступал когда-то с большими авансами в мой адрес на многолюдном «открытом» секретариате и дал возможность выступить мне… Я выступил тогда очень «остро», выступление прозвучало, и даже сам Евгений Александрович Евтушенко в перерыве подошел ко мне и предложил «выпить шампанского со старым поэтом»… Но потом, правда, Феликс Феодосьевич о моем существовании как бы забыл и даже не пригласил меня ни на одну из телепередач, которые регулярно вел – о молодых писателях Москвы. Долгое время я недоумевал: почему же это, а? А теперь думаю: может быть потому и не приглашал, что боялся? Все ж таки полковник! Мало ли что.

И смех, и грех…

Индия… Чехословакия? Дания? Польша? Рязань!

Вот еще забавная история о моих несостоявшихся «послепирамидных» заграничных вояжах.

Ездить за границу в последнее время стали очень много. Сталинского «железного занавеса» не стало, общественность была теперь вполне осведомлена о разнице жизни «у нас» и «у них», пудрить мозги о толпах нищих и постоянном удорожании жизни в странах капитала не решались теперь даже самые ретивые и услужливые журналисты-международники. Наоборот – в моду вошли бурные восторги. Так тем более посмотреть на человеческую жизнь хочется, и за каждую поездку «за бугор» коллеги и сослуживцы дрались отчаянно.

Почему я еще до выхода «Пирамиды» попал во Францию, мне – как уже сказано – неясно до сих пор. Но уж потом-то, казалось бы… Все-таки есть уже заграничный паспорт, да и вышла в одном из лучших модных журналов большая повесть, ставшая в народе такой популярной…

Еще перед моим отъездом во Францию – работа над повестью с редактором шла у нас полным ходом – я зашел к Главному редактору, и там же сидел Первый зам. Он, улыбаясь, сказал, что после выхода повести они смогут послать меня куда-нибудь в командировку, ну, например, в Индию – ведь этот год проходит под знаком советско-индийской дружбы… Я воспринял всерьез и радостно закивал: да, конечно, это было бы очень хорошо, я ведь знаком с культурой этой страны, очень уважаю ее людей, природу…

Теперь прошло больше четырех месяцев после публикации «Пирамиды», и стало совершенно ясно, что то были просто слова. Теперь даже на встречи с читателями не приглашали, какая уж там Индия…

Но было ведь еще приглашение по телефону в Чехословакию – от секретаря Российской писательской организации… Увы, не состоялась и эта поездка. Ибо, как мне сказали потом, поехать решил один из секретарей собственной высокородной персоной (не тот, который звонил, а другой, который первее). Ну, это тоже понятно: если изволит хотеть начальство, то простым смертным соваться просто даже и неприлично.

Отпала Чехословакия, но появилась на горизонте… Дания!

Позвонили из Правления Московской писательской организации:

– Поедете в Данию? Не возражаете?

Еще бы я возражал. На родину великого сказочника, Ганса-Христиана Андерсена!

– Вам позвонят…

Долго не звонили. Потом позвонили все же. Но не о Дании.

– Не поедете ли Вы, Юрий Сергеевич, в Польшу? Вы ведь сможете написать о том, как у них там на самом деле…

– Видите ли… – замялся я, – меня тут в Данию послать собираются. Как бы одно другому не помешало…

– Не помешает. В Польшу на одну только неделю. Съездите, а потом – в Данию. Согласны?

– Согласен…

– Вам позвоним.

Позвонили. Сказали, что Польша накрылась. Другой кто-то едет. Кто первее. Ну, что ж. Значит в одну только Данию. Только вот когда?

Но не звонили и не звонили мне насчет Дании. Тогда я решил сам узнать, а то сидел и не знал. Звонил то по одному телефону, то по другому, который мне любезно давали. Никто ничего не мог сказать насчет Дании. Но вообще-то я уже стал спокойным. Понял, кто я такой: рядовой член. А значит должен дома сидеть. Тем более, что проштрафился: «Пирамиду» протолкнул.

Но позвонили мне в конце года – 1988-го – все же еще раз:

– А не поедете ли Вы, Юрий Сергеевич, в Рязань?

Не знаю уж, почему, но тут я поверил: пошлют, еще как пошлют! Не обманут на этот раз, точно. Но тут уж я сам отказался. Родина Сергея Есенина, я понимаю, конечно. Однако совсем не так уж и давно я именно туда на велосипеде ездил. И хорошая, скажу вам, была поездка. Самостоятельная, главное, без начальников и секретарей. Зачем же, думаю, теперь повторяться, да еще «по официальной линии», с друзьями-соратниками?

Никаких приглашений после того не последовало. Так и не завязались мои международные связи.

Часть 4. Криминальные истории

Совмещение…

Пресса о «Пирамиде» молчала, официальных откликов не было, и хотя по инерции я все еще чего-то ждал, однако постепенно смирялся, понимал: все по-прежнему. Ничего не менялось в государственной структуре, не было расформировано ни одно министерство, ни один комитет, было создано даже новое гигантское ведомство – Агропром, – еще один мощный паразитический нарост на тощем многострадальном теле крестьянства. Многомиллионный класс «захребетников» блаженствовал, как ни в чем не бывало, лишайниковая грибная поросль пронизывала страну, а свет гласности и ветерок словесных обличений пока что ничего не изменил в нашей жизни. Наш замызганный, закопченный, увешанный потрепанными лозунгами «паровоз» все еще двигался на допотопной тяге, а главный наш машинист хотя и провозгласил себя «инициатором перестройки» и объявил неизбежным «переход к компьютеризации», все же никак не решался избрать другое транспортное средство и нанять других кочегаров. И на каждом из