В висках у нее забилась кровь, и она заставила себя отвести глаза в сторону. Руки и ноги стали слабыми, как желе, – она не знала, хватит ли у нее сил двигаться. Постепенно она повернула голову к двери. К своему ужасу она обнаружила, что дверь широко раскрыта. Задвижка отлетела, когда дверь рывком распахнули.

– Марти? – сказала она.

– Нет.

Она повернулась снова, теперь налево, и увидела, что убийца собак стоит не более чем в двух ярдах от нее. Он смыл с рук и лица потеки крови и сильно пах одеколоном.

– Со мной ты в безопасности, – сказал он.

Она перевела взгляд обратно на дерево. Оно растворялось, его иллюзорная жизнь рассеивалась из-за грубого вмешательства. Мать Кэрис, все еще протягивая руки, становилась все тоньше и прозрачнее. В последний момент, перед тем, как полностью исчезнуть, она раскрыла рот и извергла на свою дочь рвотный поток черной крови. Затем дерево и этот кошмар пропали. Остался только пар, кафельные плиты и человек с собачей кровью под ногтями, стоящий рядом с ней. Она не слышала, как он вломился, – поглощенность ее внимания деревом заглушила весь остальной мир.

– Ты кричала, – объяснил он. – Я услышал твой крик.

Она ничего такого не помнила.

– Мне нужен Марти, – сказала она ему.

– Нет, – вежливо ответил он.

– Где он? – требовательно спросила она и двинулась, еле заметно, к открытой двери.

– Я сказал нет! – он встал у нее на пути. Ему не было нужно дотрагиваться до нее. Было достаточно одного его присутствия, чтобы остановить ее. Она подумывала проскользнуть мимо него и выскочить в коридор, несколько она сможет пробежать, прежде чем он схватит ее? Когда имеешь дело с бешеными собаками и психами, есть два правила.

Первое: не беги. Второе: не показывай страха. Когда он протянул к ней руку, она попыталась не отскочить.

– Я никому не позволю причинить тебе боль, – сказал он. Подушечкой большого пальца он провел по тыльной стороне ее руки, почувствовав слой испарины и смахивая его. Его прикосновение было легким, как перышко, и холодным, как лед.

– Ты позволишь мне присмотреть за тобой, милашка? – спросил он.

Она не ответила – его прикосновение пугало ее. Не в первый раз за сегодняшнюю ночь она страстно захотела быть совершенно бесчувственной – никогда еще она не ощущала такого отчаяния от прикосновения другого человека.

– Я хотел бы, чтобы тебе было приятно, – бормотал он. – Разделить... – Он запнулся, словно слова убегали от него, – все твои секреты.

Она вгляделась в его лицо. Мускулы его челюстей дрожали, когда он говорил, как у нервничающего подростка.

– А в ответ, – предложил он, – я покажу тебе моисекреты. Ты хочешь посмотреть?

Он не стал ждать ответа. Его рука полезла в карман запачканного пиджака и извлекла пачку лезвий. Их грани блестели на свету. Это было слишком абсурдно – как выступление фокусника в паузах между номерами в цирке, но разыгрываемое без малейшего дурачества. Этот клоун, пахнущий сандаловым деревом, намеревался съесть лезвия, чтобы завоевать ее любовь. Он высунул свой сухой язык и положил на него первое лезвие. Ей не понравилось это сразу – лезвия всегда заставляли ее нервничать.

– Не надо, – сказала она.

– Все в порядке, – успокоил он ее, сильно сглатывая. – Я последний из племени. Видишь?

Он открыл рот и показал язык.

– Ничего нет.

– Поразительно, – ответила она. Отвратительно, но поразительно.

– Это еще не все, – сказал он, польщенный ее реакцией.

Лучше позволить ему продолжать всю эту странную демонстрацию, подумала она. Чем дольше он будет показывать ей эти извращения, тем больше шансов на то, что Марти вернется.

– Что ты еще можешь? – спросила она.

Он выпустил ее руку и принялся расстегивать пряжку ремня.

– Я покажу тебе, – ответил он, расстегивая пуговицы.

«О, Боже, – подумала она, – дура, дура, дура». Его возбуждение этим показом было ясно еще до того, как он спустил штаны.

– Я оставил позади боль, – учтиво объяснил он. – Ничего не болит, что бы я ни делал с собой. Пожиратель Лезвий ничего не чувствует.

Он был совершенно голый под штанами.

– Видишь? – гордо спросил он.

Она видела. Его лобок был чисто выбрит и вся область была покрыта самоистязающими украшениями. Крючки и кольца пронзали кожу низа его толстого живота и гениталий. Его яички щетинились иглами.

– Потрогай, – пригласил он ее.

– Нет... спасибо, – ответила она.

Он нахмурился; его верхняя губа задралась, показывая зубы, которые на фоне его бледной кожи выглядели желтыми.

– Я хочу, чтобы ты потрогала меня, – произнес он и протянул руку к ней.

– Брир.

Пожиратель Лезвий замер. Только глаза метались из стороны в сторону.

– Оставь ее.

Она слишком хорошо знала голос. Это был Архитектор, гид ее галлюцинаций.

– Я не причинил ей вреда, – промямлил Брир. – Правда? Скажи ему, что я ничего тебе не сделал.

– Прикройся, – сказал Европеец.

Брир подхватил штаны, как мальчишка, которого застали за мастурбацией, и отошел от Кэрис, бросив ей конспиративный взгляд. Только тогда говорящий вошел в комнату. Он был выше, чем она ожидала, и более печальный.

– Прошу прощенья, – произнес он. Его тон был тоном метрдотеля, извиняющегося за неловкого официанта.

– Ей было плохо, – сказал Брир. – Поэтому я вломился.

– Плохо?

– Она говорила со стеной, – похвастался он. – Звала свою мать.

Архитектор немедленно понял обстановку. Он пронзительно посмотрел на Кэрис.

– Ты видела?

– Что это было?

– Ничего такого, что заставило бы тебя еще раз пострадать, – ответил тот.

– Здесь была моя мать. Иванджелина.

– Забудь обо всем этом, – произнес он. – Этот ужас для других, не для тебя.

Его мягкий голос был почти гипнотическим. Ей было тяжело вспомнить свои кошмары – его присутствие обрывало память.

– Я полагаю, что тебе следует пойти со мной, – предложил он.

– Почему?

Твой отец собирается умереть, Кэрис.

– Он?

Она словно отделилась сама от себя. Страхи были частью прошлого в его обходительном присутствии.

– Если ты останешься здесь, ты только пострадаешь вместе с ним, а это не нужно.